Книга Я, Чудо-юдо, страница 45 – Игорь Мерцалов

– Она всегда человеку при чем. Трудились твои руки на радость шведам да туркам всяким, а сердце-то не болело, поди?

– Отчего? Такие же люди, творения Божий. Свою меру богатства и почета я в каждой земле получал, не лучше и не хуже, чем на Руси.

– Это потому, что душе твоей было лень рассудить, по правде ли живешь!

– По правде… А с какой стороны – правда? Вот мы стоим лицом к лицу, у меня справа лес густой, а у тебя справа – море широкое. Так где же правда?

– Это ты мудрено завернул. Да про то запамятовал, что нам бы с тобой не собачиться, а плечом к плечу стоять следовало.

– Может быть. Но ведь это все равно значит – против кого-то, а к кому-то спиной.

– Так ты решил всю жизнь вертеться, как ветряк? Нет, Платон, не пойму я тебя никогда.

Спорил Семен Гривна увлеченно, хорошо натренированным звучным голосом. По всему видно, любил в свободное время язык почесать. Особенно про огромную пользу, которую его «богачество» приносит окружающим – явно не первый десяток раз кого-то уверяет.

А Платон так и казался безмятежным, хотя, признаюсь, мелькнула у меня мысль, что только казался…

И разве не прав был купец, когда о ленивой душе говорил? Не применительно к Платону, применительно к нему пусть ремесленник сам разбирается, а вообще, по сути?

Этот вопрос почему-то вызвал во мне непонятное раздражение, и я, оставив спорщиков на берегу, пошел нырять. Я уже научился активно плавать под водой по четырнадцать минут, но в этот раз, кажется, побил собственный рекорд.

Проплывая над авангардистской мозаикой морского дна, бесцельно перебирая разноцветные окатыши, я вдруг подумал: какая роскошная аллегория! Вот мужики спорят, а тот из присутствующих, кто на самом деле золотой гроб зарабатывает, то есть я, ненавязчиво под воду ушел…

К вечеру мы истопили баньку, русичи, забыв раздоры, отходили друг друга еловыми вениками. Я тоже попарился несколько минут – при своей мохнатости долго жар не выдерживаю. Потом окатились ледяной водой из колодца и засели в малой горнице чаевничать.

Кот задумчиво мурлыкал – что-то рифмовал и царапал половицу, подсчитывая слоги. Платон вырезал для меня из кипарисовой плашки новый гребешок сантиметров двадцати пяти в длину (прежний я вчера сломал), я же покуда сушил шерсть, расчесывая ее когтями. Семен Гривна, румяный и посвежевший, напряженно размышлял и советовался со мной:

– Значит, людное место сразу исключается.

– Однозначно, – кивнул я. – Боюсь, наш Рудя попался на том же, да как проверить?.. Ладно, есть у тебя на примете что-то подходящее?

– Вот, пытаюсь вспомнить. Я ведь Сарему еще не так хорошо знаю. Другое дело Новгород… Не лучше ли с ходу туда отправиться? Меня ведь дома только к осени ждут, спешка не потребна. Сердце-то рвется, охота Настасьюшку мою обнять… Зато в Новгороде сразу смогу с былыми товарищами встретиться, глядишь, не забыли они еще дружбы старой. Вся моя надежда сейчас на то… Хотя, боюсь, не обойтись без Настасьиного замужества.

Баюн вдруг оставил стихосложение и сказал:

– Тут все понятно. Мы полны сочувствия, однако благотворительностью заниматься не станем.

– О чем это ты? – не понял я.

– О том, что наш гость явно ждет вспомоществования.

– Напрасно так говоришь, Баюн, – нахмурился купец. – Ничего я просить не стану, но уже за то, что от смерти лютой меня спасли, вечно буду вам благодарен.

– Что ж, это делает тебе честь, – ничуть не обидевшись, сказал кот. – Но после твоих прочувствованных рассказов с нашей стороны, полагаю, было бы совершенным бесстыдством выбросить тебя на Сааремаа с пустыми карманами.

– Верно полагаешь, – заметил я. – Поэтому мы непременно придумаем, как помочь Семену Алексеевичу.

– Кто человека в беде бросит, тот и сам помощи не жди, – веско добавил Платон.

– Вот именно, – согласился Баюн. – А посему мое замечание относилось не к тебе, Семен Алексеевич, а к моим товарищам. Поймите, друзья, милостыни наш гость не примет, это очевидно. Денежную помощь, если даже на острове отыщутся монеты, он воспримет как новый долг, и только. Не правда ли, Семен?

– Верно молвишь.

Кот улыбнулся, довольный своим профессорским тоном. Ну любит он порой порисоваться, во всеобщем внимании искупаться…

– Какой же вывод следует из сказанного? Нужно придумать, как помочь Семену Алексеевичу не деньгами, а делом. Можно сказать, мудрым советом.

– Это ты о предложении Заллуса так пространно толкуешь? – сообразил я.

– Почему бы и нет?

Семен заинтересовался, и я рассказал ему вкратце, на каких условиях хозяин острова разрешил отпускать гостей, присовокупив:

– Я, конечно, и так домой отправлю, я ведь за других людей не ответчик, но ты подумай. Предложение не из худших.

– Заманчиво звучит, – согласился купец. – Да только не пристало христианину с колдовством-то связываться.

Баюн насмешливо фыркнул, а Платон сказал:

– Удивляюсь я тебе, Семен Алексеевич. Столуешься со скатерти-самобранки, ведешь беседы с говорящим котом и чудовищем, а волшебства, выходит, гнушаешься!

С каких это пор он любителем подкалывать заделался?

– Ничего я не гнушаюсь! – возмутился купец. – Я, чай, не слабоумный, понимаю: остров сам по себе, а Русь – сама по себе. Да и есть же разница между волшебными существами и пагубой чародейской.

– И в чем же эта разница?

– Волшебные существа – часть мироздания, – по-книжному четко определил купец. – А колдовство есть попытка произведения небожественного чуда, то есть – пагуба бесовская.

– Знаешь, Семен, – сказал я. – Могу, конечно, ошибаться, все-таки в вашем мире я человек новый, но мне кажется, тут на острове никакой пагубы нет. Все здешние чудеса какие-то, как бы по-русски сказать, производственные… Ну чудо – это ведь что-то единичное, исключительное. А тут все чудеса растиражированы, на поток поставлены. И уже ничем не отличаются от обычных инструментов или механизмов вроде ткацкого станка.

– А еще компасы, – припомнил Баюн. – Ты, Чудо, говорил, что они не волшебные.

– Ни в малейшей степени! Как, впрочем, и «волшебные стрелки», которые мы сейчас продаем: это один и тот же магнитный прибор, только компас более удобен и надежен. Наверное, Заллус натаскал их из какого-то другого измерения, пока здесь не изобрели, но продавать будет не раньше, чем «стрелки» разойдутся.

– Хочешь сказать, товары Радуги – это просто диковинки? – спросил Семен и почесал бороду. – Может быть, и так. Только все равно не верится мне, чтобы колдун их продавал, не преследуя какой-то своей цели. Что он требует взамен?

– Другие редкости, как правило, магические.