Онлайн книга «Ночная охотница»
|
– Я потом тебе отдам, – мрачно добавила Монахова. – Блин, спрячь меня скорее… Нет, не успеем, – она натужно улыбнулась. – Оленька! Привет… – Чмоки-чмоки, – радостно сказала Оленька и поцеловала Монахову в обе щеки. – А ты, наверное, Настя! Настя вытерла помаду со щек и подумала, что можно было все-таки попробовать спрятаться. В Оленьке было не меньше метра восьмидесяти, к этому прилагались: очень короткая юбка и чисто символическая розовая маечка с нарисованным котенком, крохотная сумочка, невероятно ровные и белые зубы, кукольной красоты личико… И еще она все время говорила. – Куда-то собираетесь, да? Приятно провести время? – Говоря это, она почему-то трогала Настю за плечо. – Ага, на дискотеку, – сказала Монахова. – Шикарно! Я с вами, только вот сейчас посмотрю почту, я ведь жду письма… – Что это было такое? – спросила Настя, отряхивая плечо и глядя, как Оленька роется в ячейке с письмами у столика вахтерши. – Что это за Оленька? Почему вообще она – Оленька? – Потому что она так себя называет. Ах да, и еще она живет напротив твоей комнаты. Перевелась весной. Что еще сказать? Что она дура? Это значит незаслуженно оскорбить всех дур. Я думала, что такое бывает только в комедиях про глупых блондинок…. – Она блондинка, – констатировала Настя. – И она идет обратно, – процедила Монахова. – Если она еще полезет целоваться… Целоваться Оленька не стала, она просто взяла Настю и Монахову под руки и буквально вытащила их на улицу. Не переставая улыбаться. – Вообще-то мы за сигаретами, – проскрипела Монахова на ходу. – Не на дискотеку? – Нет… На секунду Оленька загрустила, но потом мир снова засиял для нее во всем великолепии: – Ничего, мы можем просто прогуляться, подышать свежим воздухом, сделать необходимые покупки… Настя, мне так много про тебя рассказывали! Так здорово, что мы наконец познакомились! – Нет слов, – сказала Настя. – Так ты, значит, перевелась? Последствия этого вопроса оказались сравнимы со взрывом речной плотины; Настя почувствовала, что ее уносит потоком абсолютно ненужной информации, которая лилась из перламутрового ротика Оленьки. Собственно, смысл всех этих слов сводился к тому, что Оленьке в университете все нравится и она тоже всем нравится, так что мир в целом и в частностях безоговорочно прекрасен… На какое-то время Настя сумела абстрагироваться от нескончаемой Оленькиной болтовни, но потом защита была нарушена: – …Антонина Эдуардовна – очень хороший преподаватель, и Николай Семенович тоже… – Ага, – влезла Монахова. – Только ты на его занятиях не садись на первую парту. – Это почему? – Он когда говорит, слюной брызжется. Первые ряды обычно все по уши в слюнях сидят… – Да? Спасибо, что сказала… – Оленька с озабоченным видом расстегнула сумочку, вынула маленькую записную книжку на замочке и принялась тщательно записывать туда полученные сведения. Настя наблюдала за этим раскрыв рот. – И еще он голубой, – добавила Монахова. – Это еще с чего? – изумилась Настя. – Я на первом курсе предложила ему немного любви в обмен на экзамен. Он отказался. Голубой. – Логично, – сказала Настя. Оленька, высунув от усердия кончик языка, продолжала записывать. У киоска Монахова немедленно закурила, и оказалось, что это отличный способ держать Оленьку на расстоянии – видимо, у нее где-то в блокнотике было записано, что курение вредно для здоровья. – Говорят, пчел тоже окуривают дымом, чтобы они не кусались, – сообщила Монахова, глядя, как Оленька шагает метрах в пятнадцати впереди. – Пчелы хотя бы не разговаривают. – Так что там с твоим парнем? Который в больнице? Все, конец? – Не знаю. – Тогда почему ты не в больнице, рядом с его постелью? – Рядом с его постелью три ряда сидений, и все заняты. Аншлаг. – Родственники… – Ага. – И они, конечно же, думают, что во всем виновата ты. – Вслух они этого не говорят… – Вслух они и не скажут, но всегда будут держать это на уме… – Там все сложно, Ирка. Там все очень сложно. – А эта, другая девка? Которая залетела… Она с ним? – Нет, она не с ним, она… Тут следовало сказать: «Я вообще не уверена, что она еще жива. Видишь ли, Монахова, она не совсем человек. Насколько я понимаю, она была человеком, когда у них с Денисом это случилось. Два пленника Горгон, он – для обмена, она – чтобы заместить убитую Горгону. Два пленника, которые не были уверены, что доживут до завтрашнего дня… Нет ничего удивительного в том, что случилось. Когда над ней провели обряд перехода, она уже была беременной. Так что у короля Утера будут самые невероятные внуки за всю историю династии Андерсонов. Если они, конечно, будут, потому что наследник-полукровка – это совсем не то, что нужно Андерсонам для полного счастья. После того, что сделал Марат, им придется казнить его и тем самым рассориться с расой Детей ночи, и если пойдут хотя бы слухи о связи Дениса Андерсона с Горгоной, об их ребенке…» – Там все очень сложно, – повторила Настя. – Но у Амбер теперь есть другой объект для ненависти, и это не я. – Кто это – Амбер? – Сестра Дениса. – Которой ты не понравилась… Ясно, – Монахова вздохнула. – А как там вообще? Это ведь другая страна, другой мир… Как там? – Там… – Настя невольно улыбнулась. – Там… Там сложно и странно, но мне кажется, к этому можно привыкнуть… Маленькая страна, которую на карте можно закрыть ногтем и которая в реальности похожа на небольшой музей под открытым небом; музей в выходной день, когда там нет посетителей, а есть только редкие тени служителей… – Я забыла, как она называется? Язык нежно касается нёба, губы вытягиваются, как для робкого первого поцелуя, и в вечернем воздухе раздается мягкий шепот: – Ли-о-не-я… Они стоят у крыльца общежития, Монахова докуривает сигарету, Настя смотрит вверх, на чередующиеся квадраты темных и освещенных окон. Где-то там и ее маленькая комната, ее убежище, хотя от чего можно убегать в этом мире? От несчастной любви, от безденежья, от болтливой соседки? Или от белого лимузина, который сворачивает с дороги и медленно подъезжает к общежитию? – Ух ты! – радостно восклицает Оленька. – Кто это приехал на такой красивой машине? Монахова роняет окурок и оборачивается, на миг в ее глазах вспыхивает надежда, но затем гаснет и беззвучным нырком уходит в темноту, как разочарованная в сухопутной жизни субмарина… |