
Онлайн книга «Нефритовый Грааль»
— Довольно значительное для вас событие, — заметил корреспондент лондонского «Инди». — Полагаю, большую часть времени у вас здесь тишь да благодать. Или жизнь разнообразят изящные убийства в деревенском стиле, которые потом распутывают престарелые леди? Мысли Анни сами собой вернулись к Рианне Сарду и к тому, что она недавно узнала о Бартелми. — По трупу в день. Ровена издала лающий смешок. — Мисс Марпл знала свое дело, — добавила она. — Вы бы здорово удивились тому, что творится в обычной деревне. * * * Анни как раз размышляла над этим разговором на следующий день, когда в лавку вошел незнакомец. Поскольку деревенская жизнь со времен мисс Марпл порядком переменилась, теперь незнакомцы не были для Иде чем-то из ряда вон выходящим: туристы в погоне за антиквариатом, столичные жители, гостящие в сельской местности у друзей, тоже бывших лондонцев, обитатели соседних городков, путешествующие в поисках удачного места для пикника где-нибудь на берегу реки. Однако вошедший оказался Незнакомцем с большой буквы «Н»: семи футов росту, с глазами, отсвечивающими лиловым, на необычном по своим пропорциям лице. Хотя Анни уже догадалась, кто перед ней, Эрик заговорил первым, оперевшись руками на рабочий стол и пристально глядя на нее. — Вы — мать Натана Варда. Слова незнакомца прозвучали похоже на обвинение, и Анни на миг испугалась, что Натан чем-то все же расстроил гостя. — Извините, если вам пришлось общаться с ним против собственной воли. Он действительно не хотел больше вам докучать. — Докучать? Вовсе не докучать. Мне нравится с ним беседовать. Очень хороший мальчик. — Спасибо, — поблагодарила Анни, обрадованная и встревоженная одновременно. — Он не походить на вас. Я думаю — ребенок должен походить на родителя, так? Или… здесь по-другому? — Дети не всегда похожи на своих родителей, — пояснила Анни, смущенная замечанием Эрика. — Должно быть, в Натане проявились какие-то атавизмы. Что вы имели в виду, сказав «здесь по-другому»? Иначе, чем в Мали? — Здесь многое по-другому. Натан рассказывать обо мне? — Немножко. Он не сказал, как вас зовут. — Я Эрик Риндон. А вы?.. — Анни. Пододвигайте стул. Хотите кофе? — Не то чтобы Анни была хроническим кофеманом, просто предлагать чашку кофе каждому гостю вошло у нее в привычку. — Хороший кофе или плохой кофе? В Маали мы пьем харву, у нее всегда один и тот же вкус. А в вашем мире кофе всегда разный. «В моем мире?» — про себя повторила Анни. Вслух же она сказала: — Хороший. Честное слово. Анни пошла на кухню, чтобы поставить воду, и, вернувшись с кофейником в руках, застала Эрика за изучением книг. «Изучение», подумала она, самое подходящее определение. Чужеземец с жадной сосредоточенностью хмурил брови над словами в собрании стихов. — А почему строчки прекращаются, не дойдя до края страницы? Я не понимать. Я плохо читать на вашем языке. — Насколько я понимаю, когда вы прибыли, вы даже не говорили по-английски, — заметила Анни. — Так что мне кажется, что вы необычайно преуспели. Вечно слышишь рассказы о том, как тот или иной гений выучил язык за полтора месяца, но лично мне прежде никого подобного встречать не приходилось. Дело в том, что это поэзия. — Заметив непонимание на лице Эрика, она пояснила: — Как песня, только без музыки. По-видимому, слово «поэзия» Эрику прежде не встречалось. — У нас есть песни. Но строчки доходят до самого конца. Какой в них смысл, если нет музыки? — Сейчас продемонстрирую, — сказала она, беря книгу из рук чужеземца. Это была самая странная беседа из всех, которые Анни довелось вести в то время странных бесед; тем не менее она казалась ей занимательной. Анни поняла, почему Эрик произвел на Натана столь сильное впечатление. Несмотря на всю странность этого человека, она не могла не проникнуться к нему симпатией. Книга оказалась антологией, и Анни принялась читать первое попавшее на глаза стихотворение — сказ Элизабет Барретт Браунинг о том, как Пан изобретал свои дудки. Вся поэзия построена на игре рифм и ритма, и слова сами творят свою собственную музыку. Читая, она краем глаза заметила, что Эрик слушает ее с блеском в глазах, склонив голову набок. «Вот как, — смеялся великий бог Пан, Склонивши главу над рекою, — Лишь так создан музыки сладкий дурман Богами был в самом начале». И губы к отверстью тростинки припали — И звук полился над рекою. Сладость — о сладость несешь ты, Пан, Что сердце щемит над рекою! Сладость, что слепит, великий Пан! Солнце к закату замедлило путь; Средь лилий стрекозы, не в силах уснуть. Мечтам предались над рекою. Но полузверь лишь — великий Пан, Что, весел, сидит над рекою, Дар расточая — кому тот не дан. Истинный бог от печали и боли Горько вздохнет: ведь тростинке той боле Не шелестеть над рекою. Анни дочитала; ненадолго воцарилась тишина. — Как может музыка остановить солнце? — спросил Эрик. — А «истинный бог»? Боги — неправда. Только в древних легендах. Бог — возвеличенный человек. Этот мир очень странный. Предания, которые лгут, песни без музыки, строчки, не доходящие до конца страницы. — Угощайтесь кофе, — предложила Анни. Он добавил в напиток молока и сахара и провозгласил, что кофе хороший. — Мне нравится поэзия. Такая разновидность заклинания, верно? Очень мощная. Поэзия управляет силой? — Силой? — Анни опять ощутила растерянность. Эрик подался вперед, разом посерьезнев. — Вам нужно заклинание, — сообщил он Анни. — Много заклинаний. Я прийти вам сказать, что Натан в великой опасности. Но вы не волноваться. Я помогать ему. — В какой опасности? — спросила Анни. — Почему? — У нее были кое-какие собственные опасения насчет Натана, и все же она никак не могла взять в толк, почему вдруг их разделяет этот незнакомец. — Гномоны, — сказал Эрик. — Из моего мира. Они преследуют его в лесу. Не имеют плоти, невидимые, очень плохие. Перемещаются между мирами. Но вы не волноваться. Вы позаботьтесь о нем, а я искать что-нибудь, чтобы помочь. — Кто такие гномоны? — В голосе Анни звенела пустота. — Я объясню. Они невидимые, сводят с ума. Я прийти вас предупредить. Скажите Натану не задерживаться до темноты. Не ходить в лес вечером. — Он не будет, — пообещала Анни. Сердце у нее похолодело. Они… Эрик быстро допил кофе, хотя тот был очень горячим. |