Книга Колеса фортуны, страница 34 – Александр Егоров

Дождь продолжал лить. Съехав с дороги, я едва не посадил наш крейсер на мель. Пробуксовав с полминуты в жирной грязи, мы подплыли к крайней избе. Тут и жила Иркина тетка.

Ирка осторожно поднялась на крыльцо, постучалась. Я заметил, что она немного нервничает. Дверь отворилась, и на порог вышла простоволосая баба в застиранном домашнем халате, похоже, навеселе. За халат ее цеплялась девчонка лет пяти. Тетка перекинулась парой слов с племянницей, ухмыльнулась, потом с пьяным изумлением поглядела на наш автобус.

Я вышел и захлопнул дверцу.

— Здравствуйте, — сказал я вежливо.

— Здорово, коль не шутишь, — ухмыльнулась баба. «Здравствуйте», — старательно выговорил ребенок.

— Это Петр, — представила меня Ирка. — Нинка, отойди. Мы в дом пройдем. Чего на дожде-то стоять.

Нинкой оказалась девочка. Она сунула грязный палец в рот и исчезла.

— А чего в доме? — поинтересовалась тетка. — В доме ничего. Или у вас что-то с собой есть?

— Понял, — развязно подмигнул я, сделав над собой определенное усилие. — Щас будет. Сельпо где тут?

«Наверно, так нужно себя вести с деревенскими?» — решил я.

— Магазин за углом, — величественно указала тетка. — Рекомендую взять портвейну. Или «Изабеллы». Даже предпочтительнее — «Изабеллы».

Я широко раскрыл глаза и оглянулся на Ирку.

— Наша Клавка городская, — рассказывала она, пока мы вместе с парнями шли к магазину. — В институте училась. Она всегда так говорит, когда подопьет.

— Клавка, — усмехнулся Костик. — Клавка — это клавиатура.

— Чего? — не поняла Ирка.

— От компьютера, — пояснил Костик. — Буквы набирать.

— А-а, — протянула Ирка. — Компьютер. Понятно.

— А чего это ее из города сюда занесло? — спросил я.

— В совхоз распределили. Зоотехником или кем-то. А она, дурища, и осталась. Замуж выскочила. Лет пятнадцать назад.

— А муж-то где?

— Муж-то? — Ирка зло рассмеялась. — А он почти и не заходит. Он, как третьего заделал, к молодой сбежал. У нас тут, чтоб вы знали, с мужиками совсем х…ево.

— А без мужиков-то еще… хуже, — заржал Макс, но сразу умолк.

Мы долго шлепали по грязи, обходя лужи, и наконец ввалились в магазин. Это был низенький кирпичный домишко с окнами, защищенными толстой сварной решеткой. «От алкашей», — понял я. В лавке воняло керосином, хлебом и рыбой. Три эти запаха не смешивались и били в нос попеременно, как бы на разных уровнях. У рыбного прилавка дремал кот; в дальнем углу стояли косы, вилы, корыта из оцинковки и много других удивительных вещей. Я толкнул локтем Костика. Он только языком щелкнул.

— Не хватает игр для playstation, — сказал он.

Ирка оглянулась на него, но ничего не сказала.

За продавца был какой-то мужик нерусской внешности. Он тупо посмотрел на нас, на Ирку и отвернулся. Мы взяли крепленой «Изабеллы». Честно признаться, когда-то мы с Максом пробовали такую Изабеллу и остались довольны. Костик повертел головой и попросил себе пива. Ирка оказалась хозяйственнее: она, не глядя на продавца, набрала каких-то продуктов и даже конфет подешевле. Посмотрела на меня, и я полез в карман за деньгами.

Шериф поступил любопытнее всех. Он переглянулся с лавочником, о чем-то с ним поговорил на непонятном нам языке и помахал нам рукой: «идите». Мы подождали его за дверью, и через пару минут он вышел, таинственно улыбаясь.

— Есть шмаль, — объявил он.

И мы тронулись в обратный путь.

Жилище тети Клавы производило удручающее впечатление. Там воняло подсолнечным маслом. Девочка Нинка за руку таскала по полу младшего брата — тому было года два. Старшего сына не было дома. «Где-то шляется, опарыш, — так выразилась про него мамаша. — Может, и до утра не придет». В наиболее чистой комнате стояла кое-какая мебель и сломанный советский телевизор, накрытый сверху салфеткой. Ирка отнесла продукты на тесную кухню, и они с теткой принялись что-то готовить. Запахло жареным. Потом я услышал отчетливый хлопок: так отлетает пластиковая пробка от винной бутылки, если ее открывать тупым ножом. «Начинается», — подумал я.

— Ой, бл…дь, я-то думал — это у родителей на даче полный п…дец, — промолвил Макс, глядя в окно на убогий огород. — А тут вообще что-то необыкновенное.

— Даже радио нет, — сказал Костик.

— У нас тоже было бедно. Но не так, — оценил Шериф. — Пьют много?

— Так ведь везде пьют, — предположил я.

— А здесь — только пьют.

Сказав это, Шериф вытащил из кармана пачку беломора и занялся некими специальными приготовлениями.

— Мальчишки, садитесь жрать, пожалуйста, — пропела Клава чуть погодя. Она вошла в комнату, сжимая в одной руке бутылку, а в другой — кухонный нож, как разбойничья атаманша. — Пошли, пошли. У меня гости… Да все такие славные… а? Кому рассказать?

Дети получили одну миску на двоих, а нам досталось каждому по тарелке жареной картошки с колбасой. На столе стояли сразу три бутылки «Изабеллы». «Изабелла» пахла искусственной земляникой. Граненые стаканы наполнялись.

— Я говорю — на это государство, бл…дь, трудишься, трудишься… И чего? Что я с этого имею? — пьяная Клава уже забыла о городских манерах. Она закрывала лицо руками, мотала головой, указывала на Ирку: — Вот, смотрите. Девке семнадцать лет. А? Щас залетела — и пошло-поехало. Прощай, молодость. Гляди, Ирка! Двадцать лет просвистит — не заметишь! Не заметишь!

— А мне сейчас жить хочется, — нагло замечала Ирка, ковыряя вилкой в своей тарелке. — Особенно глядя на тебя.

— Что-о? Что ты мне говоришь?

— Да я лучше сразу повешусь, Клава, — отвечала Ирка уже серьезно. — Не надо мне твоих двадцати лет. А насчет залёта — так, если хочешь знать, я…

Она тянулась через весь стол и что-то шептала тетке на ухо. Та качала головой, сердилась, порывалась встать, но не могла. Потом тетка и племянница мирились, громко смеялись и толкали друг друга. Младшие ползали по полу, доедая свою кашу руками из плошки.

— Пособие за троих, — косилась на них Клавка. — Вот и вся от вас польза, от спиногрызов. А что? Может, четвертого сотворить? А, парни? Это же все равно как ваучер. Неплохая прибавка к пенсии. А?

Мне стало противно. Я поднялся из-за стола и вышел.

Вслед за мной на улицу выбрался Костик. Мы стояли на крыльце рядом и глядели в мутное низкое небо. Оно нависало над нами, как отсыревшее ватное одеяло, и из него все еще сочились капли. Я закурил сигарету, руки у меня дрожали.

— Ты что, Пит? — спросил Костик.

— Да ничего. Нервы.

— Что ты обо всем этом думаешь?

— Да какая разница. Уже стемнеет сейчас. Иди спать.

— Нет, но это же кошмар какой-то. Петь, неужели так люди живут?