Книга Бастард. Скиталец, страница 24 – Игорь Ковальчук

— Так вот что она имела в виду, говоря о ложе короля Ричарда? Странное у нее отношение к случившемуся. Со смехом…

— Тогда у нее было другое отношение.

— Так это ты способствовал возвращению ее веры в лучшее? — язвительно произнесла девушка. Казалось, она провоцирует его на грандиозную ссору.

Ему это надоело.

— Прекрати, — сказал он.

Она осеклась. Неизвестно, что было в его голосе такого, но она немедленно подчинилась, и не со злостью или раздражением. И то и другое ушло в один миг, словно по мановению руки мага. Осталось только смущение. В этот момент он видел ее насквозь: его возлюбленная мучилась сомнением — порвать с ним или нет, — и скандал мог облегчить ей выбор. Она жаждала хоть какого-нибудь выхода, неустойчивость ситуации была для нее тягостна.

Дик взял ее ладонь в свою и мягко поцеловал. В его поцелуе была только нежность, только восхищение и признание того, что она — первая и единственная, выше всех первых и единственных на свете. Серпиана зарделась.

— В ту ночь я вывел Джиованну из аббатства Святой Троицы и повез в деревню. У нас был очень короткий разговор. Я говорил ей, что случившееся — не повод ставить на себе крест, что удача еще повернется к ней лицом. Еще я дал ей денег. Золото. Не помню, сколько. Это все.

Девушка кивнула в знак того, что верит, и он заметил, что ее глаза стали еще больше от напитавшей их соленой влаги.

Из низенькой дверки трактира вынырнула Джиованна с огромным блюдом на ладони правой руки и со свернутым грубым покрывалом в левой. Она радушно улыбалась.

— Решили на солнышке остаться? И правильно. — Итальянка махнула тяжелым покрывалом. — Вон там, под виноградными лозами, будет очень даже уютно.

На утоптанную траву ложилась резная тень от листьев винограда, по крепко вкопанным шестам тянущегося к небу. Джиованна расстелила покрывало прямо на земле, ловко управляясь левой рукой, и аккуратно поставила поднос. Оплетенная соломкой фляга кьянти, стопка горячих лепешек, колбаски, жареные перцы и кружочки моркови, соленый овечий сыр, большой кусок пирога с эндивием, спелыми оливками и изюмом… Это был замечательный ужин. Улыбающаяся итальянка с поклоном подала Серпиане тонкостенный глиняный бокал, и та, растерявшись, взяла его.

— Попробуйте, — предложила итальянка. — Лучшее кьянти из того, что могут предложить в деревенских трактирах. Густое и сладкое. Попробуйте, синьора.

— Ана! — Из-за угла трактира вывернул Трагерн и замахал рукой. — Иди успокой своего жеребца!

— Что такое? — Девушка вскочила, едва не плеснув себе на юбку вином. — Он разносит конюшню?

— Пока нет. Но есть уже отказывается.

— Вот капризная скотина, — пробормотала Серпиана, сунула Дику свой бокал и побежала кормить жеребца, которого называла Адэурон.

Джиованна проводила ее взглядом и прыснула.

— Что ж за конек такой? — спросила она.

— Арабский, — объяснил Дик. — Породистый и в самом деле очень капризный.

— Это тот черный красавец с длинной гривой? Я сперва решила, что он твой.

— Я подарил его невесте.

— Она все еще твоя невеста? Ты так долго терпишь? — Итальянка залилась смехом. — Вас, французов, не поймешь.

— Я англичанин.

— Ах, да. Я помню.

— А ты, я вижу, пристроилась, как я и предполагал.

— Ты был прав. Нашелся и на меня охотник. — Она вновь рассмеялась. Похоже, в этот солнечный день у нее было не менее солнечное настроение. — Даже не один. Видел бы ты, как я выбирала. Когда сперва за меня посватался наш деревенский бортник, мать меня ругала: мол, выходи, пока зовут, кому ты, порченая, нужна.

— А что не пошла?

— Да он дерется больно. Его жена рассказывала. Ее в прошлом году на кладбище снесли.

— Да уж…

— Дело, конечно, житейское, но он мне не нравился… А потом, когда уже сразу трое посватались, мать по-другому заговорила. Сам знаешь, как бывает. Тут уж она стала носом вертеть и выбирать, мол, тот нехорош, этот нехорош. — Джиованна хохотала неудержимо. — Ты же понимаешь, в деревне вести быстро разносятся. Уже через пару дней все знали, сколько за мной приданого будет. Все твое золото, деньги большие.

— Ну-ну…

— А потом ко мне посватался Виченцо. Он славный… Я его спрашиваю: как же так, мол, ты, такой видный, красивый парень, возьмешь в жены порченую девицу? А он мне: ты ему, мол, на один раз досталась, а мне на всю жизнь, так кто в выигрыше? Я уж так смеялась…

— Ты и сейчас не умолкаешь, — подбодрил ее Дик. Поднял кубок. — За тебя и твою удачу.

— Да уж. Виченцо оказался парень с головой. На мое приданое купил эту таверну и привел ее в порядок. Заглянешь внутрь, увидишь.

— Так, значит, тебе попался неревнивый итальянец? Я думал, это невозможно.

— Ну уж… — Она опять засмеялась. — Он не то чтобы совсем неревнивый. Он спокойный.

— Наверное, это лучше всего. — Дик задумался. — Я очень рад за тебя. Должно же хоть кому-то в этом мире везти.

— А тебе — не везет? — Она лукаво наклонила головку и стала похожа на любопытную сойку.

— Мне? — Он ненадолго задумался. — Мне — везет. Но речь не обо мне. Ты слышала о судьбе короля Ричарда?

— Риккардо? Конечно. Кто же не слышал? По всей Италии идет молва о его пленении. А мы в трактире новости узнаем первыми.

— Возможно, ты слышала что-то такое, о чем не слышал я. Ты сможешь мне помочь?

— Я буду рада тебе помочь, воин. Кстати, ты ведь даже не назвал мне своего имени. Как тебя зовут?

— Ричард.

— Как твоего короля?

— Мать не знала, как меня назвать. Назвала в честь отца.

Джиованна, которой он так бездумно на ночной дороге от аббатства до маленькой калабрийской деревеньки по первому движению души рассказал свою историю, понимающе покивала.

— Да, конечно, понимаю. Если б я родила, тоже назвала бы Риккардо. Я рада буду тебе помочь. Рас скажу все, что знаю.

— Я хочу найти его, понимаешь?

— Понимаю.

— Я хочу его вытащить… Так о чем ты слышала?

— Я слышала, что короля взял в плен герцог Леопольдо из Австрии.

— В Вене, так?

— Ты уже что-то об этом слышал?

— Ну… Кое-что. Как с ним обошлись?

— Я слышала, герцог обошелся с ним почтительно, хоть и велел его запереть и сторожить лучшим воинам. Днем и ночью. Его поместили на самом верхнем этаже донжона. Там на окнах были решетки, но слуги едва не каждые полчаса проверяли, не подпилил ли он. Но яства подавались самые отборные. И даже служанок отправляли самых красивых. Самых сочных. Стражники только облизывались.