Онлайн книга «Год Черной Лошади»
— Ивар… Ты как себя чувствуешь, а? Ты немножко… Не надо было тебя брать… туда? — Надо было, — сухо сказали из полутьмы. — Надо. Ивар пошевелился — заныла рука. Он прав, подумал Ивар. Надо было… — Она так и летит? — спросил он шепотом. — И фонарик горит? — Так и летит, — глухо отозвался Барракуда. Ивар прерывисто вздохнул. Милица тревожно изучала его, выискивая, по-видимому, симптомы болезни; он не выдержал и усмехнулся: — Боитесь, что я умру и нечем будет торговать? Кажется, Милица вздрогнула. Кажется, вопросительно взглянула на Барракуду. — Уйди, — уронил он коротко. К удивлению Ивара, женщина повиновалась мгновенно и беспрекословно. Чмокнула, закрываясь, дверь. Барракуда сидел на своем обычном месте — на откидной койке у противоположной стены. Ивар вгляделся в его лицо — и внутренне сжался. За двое истекших суток Барракуда не то чтобы осунулся и не то чтобы исхудал; глаза его были спокойны — однако за внешним спокойствием стоял черный, непонятный сгусток страстей. Ивар испугался непонятного — что это, крайняя степень ненависти? горе? принятое наперед решение? От человека с таким лицом можно ждать чего угодно… — Болит рука? — глухо спросил Барракуда. Ивар посмотрел на свою руку. Пять темных отпечатков на запястье. — Нет, — соврал он. Барракуда не отозвался; выпуклые глаза его глядели отрешенно и в то же время пристально — наверное, так смотрят безумцы. Ивару сделалось так страшно, что он горько пожалел об ушедшей Милице. Одновременно со страхом явился стыд за свою слабость; страх велел задобрить Барракуду — стыд сделал ватным Иваров язык, когда, покрываясь потом, он выдавил наконец: — Я… сам виноват. Барракуда мигнул. — Он… — Ивар мучительно подбирал слова, — он не хотел… причинить ей вреда… Он хотел убить ВАС! В следующую секунду, холодея, он подумал: хорошенькое оправдание. — Да, — сказал Барракуда глухо. — Такой уж, видно, я счастливец… Повезло мне. Да, Ивар? Ивар снова заплакал. Это произошло неожиданно для него самого, это было мучительно и позорно; он сам осознал происходящее только тогда, когда слезы уже вовсю душили его, и поздно было призывать волю и гордость — у него не осталось ни воли, ни гордости, ни даже страха перед унижением. Он плакал, не пытаясь остановиться, захлебываясь, исходя своей болью, выливая в слезах и смерть Ванины, и рану Сани, и поражение отца, и свою собственную неведомую судьбу. Потом ему стало легче — и сквозь пелену слез он увидел, что Барракуда сидит, опустив голову ниже плеч, странно отвернув лицо. Со второй попытки Ивар обрел способность говорить. — Как там… — прошептал он между всхлипываниями, — не покажем врагам слез наших… Прольем лучше кровь нашу… Барракуда не удивился, что Ивар запомнил его собственные, в назидание сказанные слова. — А я не враг тебе, — отозвался он еще глуше. — Плачь, сколько хочешь… Пожалуйста. Глаза у Ивара саднили, будто засыпанные песком. — Не враг… — прошептал он горько. — Зачем вам… Все это… Эта торговля… Отец не стрелял бы… Если бы… не загнали в угол… — Меня тоже загнали в угол, — устало признался Барракуда. — Причем много раньше. — Вы сами себя загнали в угол, — Ивар отстраненно удивился смелости своих слов. — Поселок против Города… Чего вы хотите… — Чего я хочу, — сказал Барракуда со странной горечью в голосе. — И как же мне тебе объяснить, мальчик, чего я, собственно, хочу… Он замолчал, пугая Ивара внимательным взглядом выпуклых глаз. Потом медленно опустил веки: — Ладно. Расскажу тебе… историю. Сказку, а точнее, предание… Вряд ли ты слыхал это слово. — Слыхал, — сухо сообщил Ивар. Барракуда взглянул недоверчиво: — Да?.. Тем лучше… Итак, давным-давно… Он запнулся, будто пытаясь собраться с мыслями и перепрыгнуть через какую-то внутреннюю преграду; потом, очевидно одолев себя, откинулся назад и продолжал странно глубоким, даже величественным голосом: — Жил некто… И много славных дел выпало на его долю, и все испытания он вынес с честью… На пути его встало Семирукое Чудовище Ача — но герой одолел его в битве на берегу Ревущего Рога… Много горя народам предгорий принес пожиравший людей Жертвенник — но герой сравнял его с землей… И он же лишил угодий великую Подземную Змею, явился в смрадное жилище ее и задушил хозяйку ее же склизким телом… — Это же сказка о Белом Рыцаре! — не удержался Ивар. Барракуда прервался, чтобы удивленно вскинуть брови: — Да? Я не знал, что в Городе ее помнят… текст, а не видеоряд. Впрочем, ты ведь сын высокопоставленных родителей, может, ты и книгу в руках держал?.. Ивар сглотнул. Знал бы Барракуда… Долго бы смеялся. Знал бы о его, Ивара, игре… Об этих видениях, говорят, они еще называются мечтами… Но Ивар никогда и ни с кем не говорил об этом вслух. Только Саня немножко догадывается… Это рождается внутри, это слишком интимно; что же до Барракуды, то в его устах одно только имя Белого Рыцаря звучит кощунственно… Должно звучать кощунственно. Барракуда молчал, и Ивар напрягся, на секунду поверив, что этот человек способен читать чужие мысли, и то, что до сих пор тщательно скрывалось от людей, сейчас будет грубо изъято и представлено на всеобщее обозрение. — Что с тобой? — удивился Барракуда. Ивар потупился: — Ничего… — Ничего, — Барракуда задумчиво закинул ногу на ногу. — Рыцарь объединил племена, основал город… Он ведь был могущественен, он привык властвовать… — Властвует закон, — отозвался Ивар. Барракуда кивнул: — Да, закон… Но нет закона, одинаково мудрого для всех. — Есть! — Ивар вскинулся. — Нельзя убивать, и нельзя… — Знаю, — прервал Барракуда. По лицу его прошла тень, и Ивар вспомнил, как несколько минут назад этот человек невидяще смотрел в угол. Ивар осекся. Барракуда снова сделал над собой усилие. Поморщился, будто досадуя на собственную слабость: — Итак, городом правил Закон… Один для всех. Вроде бы справедливо… Но люди не родятся одинаковыми, как плашки. Кто-то принимает Закон — а другой под Законом родится, и не выбирает его так же, как не выбирают мать… Ивар невольно опустил голову; Барракуда вздохнул: — В Городе были люди, рожденные под другим Законом и оставшиеся верными ему. Среди них был Черный Рыцарь… особенно неуживчивый, и Закон руками Белого Рыцаря заточил его в темницу… У тебя голубые глаза, Ивар. Разве существует Закон, повелевающий им быть черными и никакими другими?! |