Книга Синайский гобелен, страница 61 – Эдвард Уитмор

Это казалось непостижимым. Как мог человек так перемениться?

Стерн покачал головой. Еще не время было говорить, слишком свежа еще память о той воде, возле которой она стояла. Сиви? Да, он его как-то видел, всякий, кто хоть немного жил в Смирне, знал Сиви. Да, и Терезу тоже. Он кивнул, чтобы она продолжала рассказ.

Она нашла доброго и нежного Сиви совершенно сломленным, он жил в маленькой убогой комнатушке близ Босфора, печальный, растерянный и мрачный, настолько потерянный, что часто даже забывал поесть.

Она решила посвятить себя заботам о нем, это было лучшее, что она могла сделать. Она мыла пол и посуду, готовила и на время почувствовала себя увереннее. Заботы о Сиви придавали ее жизни хоть какой-то смысл. Но потом настал тот ужасный дождливый день, когда она зашла в больницу забрать его после работы, как делана каждый день, и обнаружила его привязанным к кровати, шагнувшим за непроницаемый барьер безумия, это было в тот самый вечер, когда Стерн повстречал ее у воды.

Что же осталось у нее теперь, к сорока трем годам?

Воспоминания об одном давнем ярком месяце на берегах залива Акаба.

А кроме того, сын, которого она зачала тогда.

Хотите познакомиться с ним? спросила Мод.

Да, очень хочу.

Она посмотрела на него смущенно. Только не смейтесь, пожалуйста. Я назвала его Бернини. Мечты тогда рушились, но еще не совсем исчезли. Наверное, я надеялась, что когда-нибудь он тоже построит свои прекрасные фонтаны и лестницы, ведущие куда-нибудь.

Стерн улыбнулся. А почему бы и нет? Хорошее имя. Но на лице Мод вдруг появилось беспокойство. Она взяла его за руку и ничего не ответила.

* * *

В маленькой квартирке над Босфором Стерн пытался развлечь мальчика историями о своем детстве. Он рассказал о своем первом неуклюжем воздушном шаре, который построил примерно в возрасте Бернини.

И вы летали?

Метр или два, смотря с какой силой отталкивался. А после этого меня просто волокло вниз по склону.

Почему же вы не приделали к корзине колеса? Тогда вы могли бы ехать через пустыню, как под парусом.

Наверное, мог бы, но я сделал по-другому. Я продолжал попытки усовершенствовать воздушный шар и через некоторое время построил такой, который смог взлететь.

Я бы не стал этого делать, сухо заметил мальчик. Мне бы хватило паруса.

Они сидели на узенькой террасе. Вошла Мод с чаем, и мальчик, улегшись на живот, стал смотреть на ползущие в проливе корабли. Когда Стерн вышел, Мод проводила его до угла.

Он часто такой вот, не знаю, как объяснить. Пару минут говорит о чем-нибудь, потом обрывает себя, словно пугается, что сказал слишком много, будто затронул какую-то мысль, которую боится спугнуть. Он не спросил, например, почему тебе хотелось летать, и не стал объяснять, почему он предпочитает ходить под парусом. Просто лег и стал смотреть на корабли. Я знаю, что он что-то представлял себе, думал обо всем этом, но не захотел с нами поделиться.

Он еще маленький.

Да не такой уж и маленький, иногда даже страшно. Мыслит иногда бессвязно, последовательность как-то нарушена. И опять так, словно бы нарочно, не договаривает. В школе плохо учится по всем предметам, кроме рисования.

Стерн улыбнулся.

С таким именем это здорово.

Но Мод не ответила на улыбку.

Нет. Раньше он рисовал дома, а теперь даже этого не делает. Просто ляжет, обопрется локтями и смотрит на все, особенно на корабли. Хуже того, он даже не умеет читать. Врачи говорят, ничего страшного, но, по-моему, он совершенно не обучаем. А ведь ему уже двенадцать лет.

Она остановилась. Стерн обнял ее одной рукой. Он не знал, как ей помочь.

Слушай. Он здоров и нормален, а то, что он сейчас, может быть, слишком замкнут, так это не обязательно плохо или вредно. Ведь он, по-моему, вполне счастлив, а разве это не самое главное?

В ее глазах стояли слезы.

Не знаю. Я просто не знаю, что делать.

Ну, в крайнем случае, ты могла бы облегчить свою ношу. Почему бы не связаться с отцом мальчика? Он всё в Иерусалиме, довольно близко.

Она смущенно переступила с ноги на ногу.

Я не могу этого сделать. Мне слишком стыдно за то, как я себя вела.

Но это было двенадцать лет назад, Мод.

Знаю, но все же не могу себя заставить. Я была с ним слишком жестока, а он ни в чем не виноват. На это нужно собраться с силами, я пока не готова.

Стерн смотрел в землю. Она взяла его за руки и попыталась улыбнуться.

Ладно, не беспокойся. Все будет нормально.

Хорошо, ласково сказал он. Я знаю, что так и будет.

А теперь тебе нужно ненадолго уехать?

Он усмехнулся.

Неужели это так заметно?

Да, когда мужчина собрался в путь, это видно.

Примерно на месяц, видимо. Я дам телеграмму.

Благослови тебя Господь, прошептала она, за то, что ты такой, какой ты есть.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала его.

* * *

Стерн рассказывал ей, как отец ухитрился загрузить в его детскую память все имена и события своих многолетних странствий, пересказав постепенно все путешествие, примерно так же, как сделал бы слепой сказитель в те времена, когда еще не существовало другого способа передавать сцены прошлого от поколения к поколению, — в сущности, скопировав хадж своей жизни несмываемыми чернилами в сознание своему маленькому сыну, он штрих за штрихом создавал причудливую гравюру духа.

Но вот что странно: из множества случаев, обилия величественных томов, составлявших легендарное путешествие Стронгбоу по пустыне, старый исследователь никогда не рассказывал о нежной девушке из Персии, которую он так любил в молодости; они были даны друг другу лишь на несколько недель, пока ее не унесла эпидемия. Так почему?

А зачем бы он стал рассказывать? ответила Мод. Он любил ее, и все, что тут еще скажешь? Кроме того, изучая чужую жизнь, всегда находишь в ней какие-то тайны, и, может быть, та персидская девушка составляла его тайну.

Может, ты и права, неуверенно произнес Стерн, вставая, но затем вновь садясь обратно. Но Мод показалось, что на самом деле он говорил не о персиянке и Стронгбоу. Он вел себя так, словно заботило его что-то иное, больше касающееся его лично. Она ждала продолжения, но его не последовало.

О чем еще он никогда не говорил? спросила она немного погодя.

Странно, но именно о Синайской Библии. Хотя, конечно, знал о ней. Почему он держал это в тайне?

А как ты думаешь?

Стерн пожал плечами. Ответил, что даже представить себе не может такой причины. А затем опять встал и принялся расхаживать по комнате.