Онлайн книга «Убить Ланселота»
|
– Ты предлагаешь вызвать его? В пентаграмму? – Да. Именно так. – Хорошо! Так и сделаем. Инцери подпрыгнула: – Чур я зажигаю свечи! И пентаграмму черчу тоже я. – А у нас получится? Извините. Мы ведь не демонологи. – Справимся, – успокоила его Маггара. – Этим летом я подарила Хоакину одну очень ценную книгу. – Вот эту? – Лиза достала из сумки «Демонологию от кофейника судьбы». – Да. С нею мы вызовем кого угодно. Инцери, тащи свечи. Лиза, выворачивай сундуки. Пламя свечи отражается в стекле. Один огонек в тускло-желтом коконе – из-за него не видать звезд в печном небе. Облака кухонного чада плавают под потолком. Студенты в таверне кричат, спорят, поют. У них свои беды, свои радости: сданный экзамен, посылка из дома, письмо со свежей лилией меж страниц. Хорошо было бы снова стать одним из них. Петь проФедю-эконома, надевать на морду чучела-медведя студенческую шапочку, драться на шпагах с дуэлянтами Рыцарского моста… Все это в прошлом. Жареная утка никогда не снимется с вертела и не умчит в небо, как бы старательно ни крутил кухонный мальчуган ручку. Вино не пьянит, сон не идет. Плохо Хоакину. – Ты совсем не видишь снов? Никогда? Девушка, что сидит рядом с Хоакином, удивительно похожа на Марьяшу Аллегрезо. Те же волосы рыжевато-серого цвета, тот же остренький носик, тонкие упрямые губы. Привычка вжимать голову в плечи. Она так же убеждена, что все на свете можно объяснить словами. И что, узнав это объяснение, люди станут счастливы. Еще вчера, до встречи с Бизоатоном, Истессо думал что влюблен в нее. Хотя полно. В нее ли? Влюблен? Что за чары сотворил шарлатан, вывернув наизнанку душу Хоакина? – Нет, Марьяша. Вижу. – Я не Марьяша! – Какая разница? Хоакину прощается многое. Даже то, что он никак не запомнит, как ее зовут. – Я вижу всего один сон. Медовая звезда плывет в небе – это моя звезда. И голоса. Множество голосов, задающих один и тот же вопрос. Кто я? – Глупости. Ты – подданный Тримегистии. Тебя зовут Хоакином Истессо. – Марьяша-не-Марьяша гладит его по руке. – Или же ты имеешь в виду эти новомодные нэнокунийские штучки? Лупить друг друга бамбуковыми палками, а потом указывать на луну? Ланселот качает головой. Все не то… – Уже поздно. Я пойду, Марьяша. Трактирщик, сколько с меня? Тонкая рука вцепляется в его рукав: – Хок, подожди! Можно я… с тобой?… Неосторожно громко. Шум на мгновение стихает, и слова падают, словно замерзший ландыш в ладонь: – ок! Я… не могу без тебя… Но Истессо небрежно отбрасывает замерзший цветок в сторону: – Нет, Марьяша. Ты спорить будешь, отношения выяснять… Лучше я один. Ланселот поднялся, стараясь не замечать блеска в глазах девушки. Расплатился за вино и вышел на улицу. – Зверь знает что, – пробормотал он, кутаясь в плащ. – Как я раньше не замечал? И лицо у нее длинное, и ходит – прыгает, руки не знает куда деть. Слово скажет – словно печать поставит. Он поднял лицо навстречу северному ветру. Сентябрьская луна плыла в гроздьях оборванных туч. Сам того не понимая, Хоакин всех девушек сравнивал с одной Лизой. – И чего я, дурак, ищу? Его взгляд скользнул к навесу над конюшней. Меж столбов танцевал огонек. – Словно этот светлячок. Мечусь туда-сюда, и ветер мне нипочем. Куда его понесло, интересно? Огонек запрыгал вверх-вниз. Подлетел к Хоакину, затем скакнул в переулок. – А ведь он меня зовет. Посмотрим. Хоакин двинулся вслед за огоньком. Они вышли к парку, обогнули храм Эры, пересекли квартал сапожников. Там Хоакину пришлось спрятаться в переулке, чтобы избежать встречи с патрулем. За это время огонек успел упорхнуть далеко. Так далеко, что за ним пришлось бежать. Спроси кто-нибудь, что ему нужно от огонька, – Ланселот бы не ответил. Он и сам не знал. Возвращаться в студенческую гостиницу он не собирался. А значит, ему было все равно, куда идти. Черная книга сгорела. Сгорели воспоминания о годах лесной жизни. Но это ничего не значило – неукротимый дух Ланселота пробудился. Больше Хоакин не будет прежним. – Хок. – Пятнышко света приблизилось, превратилось в сильфа с фонариком в руках. – Удачно я тебя нашел. – Кто ты? – Мое имя Гилтамас, если помнишь. – Не помню. Мы встречались? – Это неважно. Тебя ищут добрые люди. Они хотят тебе кое-что предложить. – Добрые люди, говоришь? Веди. Посмотрим на этих добрых людей. – Тогда готовься. Нам через Рыцарский мост. – Бретеров я не боюсь. – И прекрасно. Гилтамас чуть подкрутил фитиль; свет стал ярче. Затрещали крылья, сверкающий круг расчертил тьму над булыжной мостовой, высвечивая камни и цепи университетской ограды. Еще и еще. Крест и грубая, стилизованная рыбка впечатались в сетчатку. Хоакин потер лицо ладонью. Перед глазами метались огненные пятнышки. Сильф помчался вдоль улицы. – Эй, не отставай! Вынырнула громада Рыцарского моста с редкими точками факелов вдоль парапета. Немногие из студентов рисковали прогуливаться здесь в одиночку. Мост принадлежал воспитанникам Даниэля Эроико, учителя фехтования; юные бретеры чужаков на свою территорию не пускали. Если кто из университетских забредал сюда, он скоро жалел об этом. Хоакин еще не привык обходить мост стороной. В те времена, когда Истессо учился в университете, его еще не построили. Да и бретеров не было. – Пришли, – пискнул эльф. – Прилетели. Он оглушительно свистнул. От парапета отделилась бесформенная туша. Она приблизилась и стала варваром, в поседевшей от времени пингвиньей накидке, пластинчатой кольчуге и меховых мокасинах. Под мышкой варвар держал гроссбух, заложенный множеством закладок. – Хоакин? – спросил верзила и уточнил: – Ланселот? Эльф закивал. – Он, он. – Я – Харметтир Большой Процент, – продолжил варвар. – А это, – он кивнул в сторону моста, – мой товарищ. Оки Длинная Подпись. С постамента спрыгнула статуя и превратилась в маленького рыжего усача, закутанного в медвежью шкуру. На поясе Оки висели боевые счеты. Время от времени он их встряхивал, и тогда раздавалось зловещее пощелкивание. – Мы за тобой, Хоакин. За воителем из мрака, бунтарем в камзоле синем. Слышишь? – Слышу. Но я не бунтарь, тут вы ошиблись. Варвары переглянулись. – Надо было Тальберта первым выпустить, – вздохнул Харметтир. – У него язык подвешен. А так всю ночь здесь простоим. |