Книга Кинжал убийцы, страница 115 – Джульет Э. Маккенна

Художник открыл глаза и потер занемевшую шею.

— Верно сказано, моя госпожа. — Он печально поморщился. — Я чувствую себя так, будто полдня просидел за копировальным столом.

— Это справедливое сравнение для требуемой концентрации. — Гуиналь указала на свою коллекцию бутылок, выстроенных по цвету и высоте. — Если у тебя болит голова, я могу дать тебе хорошее снадобье. — Жаль, у нее нет средства, чтобы успокоить дрожь в собственном уме.

— Спасибо, но я, пожалуй, обойдусь. — Перид встал, потирая шею. Его взгляд был обращен внутрь. — Это замечательный опыт, даже более замечательный, чем в прошлый раз.

— Гуиналь!

Услышав голос Темара, оба вздрогнули и повернулись к двери. Д'Алсеннен стоял на пороге и нетерпеливо манил барышню.

— Через минуту, — отмахнулась Гуиналь. — Когда у нас будет свободное время, я дам тебе несколько уроков. Думаю, ты мог бы стать настоящим адептом.

— Жаль, что я раньше не догадался поучиться Высшему Искусству. — Художник не скрывал горечи. — Я бы не чувствовал себя здесь таким бесполезным.

На Гуиналь снизошло вдохновение.

— Ты можешь быть полезен мне и Налдету, если захочешь. Спасибо Острину, его рана заживает, он молод и силен, и это поможет ему справиться с физической болью, — заговорила барышня тихим, доверительным тоном, забирая с доски на козлах свежие повязки, горшок целебной мази и бутылочку темно-коричневого стекла. — Но у него нет желания жить. Он считает, что опозорил свое призвание, подвел своих учителей, Паррайла и всех остальных несчастных, захваченных пиратами.

— Он проснулся? — Перид был заметно огорошен.

— Вряд ли, но я слышу его мысли.

Вспоминая об этом, Гуиналь невольно закусила губу. Ей действительно нужно выспаться, и как можно скорее. Общество художника также побуждало ее к слабости. В конце концов, его открытое дружелюбие обезоруживало многих людей, не только ее.

Перид энергично покачал головой:

— Их кровь на руках Мьюрдарча, не Налдета.

— Я не могу убедить его в этом, — вздохнула барышня. Она осторожно пошла меж тюфяков к кровати в задней части хижины.

Художник последовал за ней.

— Что я должен сделать?

— Поговори с Налдетом. Он может слышать тебя, несмотря на боль и лекарство, притупляющее чувства. — Гуиналь положила пальцы на руку Перида. — Напомни ему обо всем, ради чего стоит жить. О любви, красоте, дружбе, честности, которые борются с ложью.

— Ты не можешь сделать это своим Высшим Искусством? — полюбопытствовал Перид.

— Нет, пока я сама не убеждена, — откровенно призналась барышня. Потом вдруг замерла и отдернула руку. Она сказала это вслух или только подумала?

Художник сочувственно обнял ее. Гуиналь еще больше испугалась и резко отступила.

— Налдет так уязвим. Я бы злоупотребила своими силами, если бы стала ему что-то внушать.

Это маг уязвим, не она. Адепт Высшего Искусства не может позволить себе быть уязвимой. Барышня посмотрела на Налдета. Он спал в одной помятой льняной рубахе, достаточно длинной, чтобы сохранить его скромность.

— Подержи.

Перид взял бинты и мазь, и Гуиналь почувствовала его инстинктивное сострадание, когда осторожно снимала повязки с культи мага. Она снова отвлекается на пустяки, мысленно укорила себя дворянка. Должно быть, это последствие того грубого потрясения, что устроили ей те недисциплинированные эльетиммы.

— Его рана выглядит намного опрятнее. — Художник старался говорить бодро.

Гуиналь внимательно осмотрела швы, черные на белой коже.

— Нам пришлось отпилить кость посередине бедра, чтобы иметь достаточно кожи для культи. — Она нежно стерла темную корку. — Но это даже хорошо, потому что мы надежно удалили всю разорванную плоть, которая могла бы омертветь. Теперь нет никаких признаков гниения, и рана хорошо зарастает. — Дворянка многозначительно посмотрела на Перида и кивнула на мага, чье лицо было не расслабленным во сне, а неестественно застывшим.

— Такого остатка ноги хватит для протеза, если Налдет предпочтет его костылю, — с удовлетворением заметил художник, а сам встревоженно посмотрел на Гуиналь.

Барышня одобрительно улыбнулась и начала смазывать рану свежей мазью. Все тело мага напряглось под легкими прикосновениями ее пальцев, и Перид съежился от сочувствия. Да, решила Гуиналь, лучшего помощника для ухода за ранеными ей не найти. И в отличие от нее художника не будет мучить постоянное самобичевание Налдета, осознанное или неосознанное. Барышня вздохнула и снова обновила свои защиты. Ей просто необходим безмятежный сон.

— Почему мазь голубая? — внезапно спросил Перид.

— Цвет дает индиго. Это растение останавливает кровотечение. — Гуиналь ловко забинтовала рану. — Самое полезное растение, но ужасно воняет при варке. — Она быстро связала концы бинта. — Я нужна сьеру Д'Алсеннену, мастер маг. Перид останется здесь и присмотрит за ранеными, пока я занята. Когда понадобится, он даст тебе твое лекарство. — Обхватив Налдета под мышки, она умело приподняла его и поудобнее устроила на подушках. После чего аккуратно заглянула под повязку на его руке — оценить, как заживает язва. — Когда боль разбудит Налдета, заставь его принять ложку вот этого. Мы не хотим, чтобы стихийные силы вырвались на свободу из-за его мучений. Аримелин даруй, чтобы остальные продолжали спать, а те, кто проснется, пусть немного подождут. Но если у кого-то будут сильные боли, сходи за мной. Я вернусь, как только смогу.

Перид усмехнулся, но маг по-прежнему лежал с каменным лицом. Пряча свои опасения под мягкой улыбкой, Гуиналь быстро пошла к выходу. По крайней мере она чего-то достигла: дала Периду задание, чтобы он не думал об опасности, с которой мог бы столкнуться Шив. Если б только художник со своим живым восприятием окружающей жизни смог вывести Налдета из уныния, проникающего глубже, чем та пила для кости. Барышня невольно вспомнила, как пилила его ногу, и у нее защемило под ложечкой.

— В чем дело? — резко спросил Д'Алсеннен, когда она дошла до двери хижины.

Гуиналь вызывающе подняла подбородок.

— Я забочусь о своих пациентах. В частности о Налдете.

— О-о, — смутился Темар. — Как он? Уже проснулся?

— Отвечать ясно он еще не в состоянии, но Высшее Искусство говорит мне, что он утомлен болью и страданием, — с неохотой сообщила Гуиналь.

То же самое она могла бы сказать о себе, мелькнула предательская мысль. Но дворянка одернула себя. О чем она только думает? Как можно выказывать свою подавленность? Это вообще нельзя сравнивать. У нее есть священный долг, который составляет цель ее жизни: использовать свои навыки и знание ради других.

Появился Узара с горстью длинных плетенок. Наемники обычно пекут их на кострах.

— Хлеба не хочешь?