Книга Чары кинжала, страница 96 – Катарина Керр

Калондериэль приветствовал его со смехом:

— Ну чистый эльф, скажи, я не прав?

— Проклятье! — рассердился Родри. — Это Джилл вам сказки рассказывает?

— Конечно, — подтвердил Дженантар. — Мы сами просили ее тебя проверить. Я всегда подмечаю все интересное вокруг. Ты удивил меня тогда, парень, и я обратил на тебя внимание Джилл.

Родри внимательно посмотрел на него. При свете звезд мудрено было много увидеть, но и при таком освещении Родри смог обнаружить свое сходство с Дженантаром Хотя оба жителя западных земель отличались хорошо развитой мускулатурой, сложением они напоминали Родри.

— Это тебя волнует? — спросил Дженантар. — То, что в твоих жилах течет кровь эльфов?

— Я совру, если скажу, что нет, — нахмурился Родри. — Но я не хочу обидеть тебя.

— Послушай-ка, — сказал Калондериэль, — я тут вдруг вспомнил, что одна из наших женщин убежала с Майлвадом по имени Патрик.

— Да, это первый Майлвад, ставший верховным лордом Аберуином, — подтвердил Родри. — И это случилось очень давно. Я бы сейчас слушал повнимательнее, как барды рассказывают свои истории и родословные моих предков. Теперь это не будет казаться таким скучным занятием.

Они оба рассмеялись, Калондериэль дружески похлопал Родри по плечу.

— Пойдем к нашему костру, — пригласил Дженантар.

— У нас с собой целый мех меда, и есть, кажется, подходящий повод попробовать его.

— Я готов поспорить, что ты можешь выпить такое количество, от которого другие валялись бы под столом, — сказал Калондериэль.

— Верно, — ответил Родри. — И это тоже наша общая черта.

— Да, а также это одна из лучших черт Эльсион Лакар, — заметил Калондериэль, — если тебе интересно…

Мед эльфов оказался в два раза крепче того, который пьют люди, и чище к тому же, поэтому человек мог выпить его больше. Втроем они уселись вокруг яркого костра и молча передавали мех по кругу. За это время Родри успел заметить, что ему уже нравятся его новообретенные родственники. Всю свою жизнь он чувствовал, что он чем-то не похож на окружающих людей, и теперь наконец узнал причину.

— Вы не знаете, где Джилл? — спросил наконец Родри после длительного молчания.

— В ночном карауле, — тотчас ответил Калондериэль.

— О, проклятье, неужели некому караулить, кроме нее?

— Она сама настояла, — пояснил Дженантар. — Где это видано, чтобы серебряный кинжал слонялся без дела? Так она мне сказала.

— Теперь, конечно, командующий пойдет проверять ночную стражу, чтобы убедиться в том, что никто не заснул во время дежурства, — ехидно заметил Калондериэль.

— Заткнись, — отмахнулся Родри. — Или ты еще раз хочешь подраться на ножах?

— После того как мы выпили столько меда, мы обязательно свалимся в костер, — рассмеялся Калондериэль. — Это шутка, и прошу меня извинить.

Мех с медом снова пошел по кругу.

Как быть с Джилл? — спрашивал сам себя Родри. — Если попытаться овладеть ею — что тогда? Он никогда не сможет жениться на ней. Все дело закончится беременностью, как с Олвен. Он разрушит жизнь еще одной женщины. Только в данном случае эта женщина еще и отважилась рискнуть своей жизнью, будучи у него на службе. Может быть, мед был тому виной, но сейчас он ясно увидел, что слишком хорошо относится к Джилл, чтобы так обойтись с ней. Он должен обращаться с девушкой, как со жрицей Луны — без грязных помыслов; и если он только дотронется до нее, то это будет означать смерть.

Возвращаясь в свою палатку, Родри увидел Джилл, стоящую в карауле. Его желание было таким сильным, что несколько мгновений он не мог вздохнуть. Хотя он всегда презирал песни бардов, в которых настоящие мужчины, умирали от любви к женщине, этой ночью он почти поверил им. Он испугался того, что может произойти, если она скажет ему хотя бы одно доброе слово.

В любой болезни наступает такой момент, когда больной начинает осознавать, что он выздоравливает, или хотя бы начинает верить в то, что он выздоровеет, если не сразу, то несколько позже.

У Каллина наступил этот переломный момент в тот вечер, когда он проснулся и обнаружил, что голова у него совершенно ясная впервые с тех пор, как он был ранен.

Если он не шевелился, то боль в боку не мучила его, как раньше, только болела под шиной сломанная рука. Он с удивлением обратил внимание на ту роскошь, которая окружала его: отдельная комната, кровать, покрытая кружевным покрывалом, резной сундук, на который кто-то положил его меч и кинжал, как будто он был лордом. «Все это из-за того, что я спас жизнь Родри», — с раздражением подумал Каллин. Он тихонько лежал и пытался вспомнить, почему у него вызвала досаду эта мысль. Размышления его были нарушены приходом Невина.

— Снова будешь промывать рану? — нахмурился Каллин.

— Надеюсь, что не понадобится. Я начинаю понимать, почему о тебе идет такая слава. Ты — первый человек, который не кричал, когда я лил мед на открытую рану.

Каллин вздохнул, вспоминая об этом.

— Помнишь, как проклинал меня прошлой ночью? — усмехнулся Невин.

— Да. И хочу извиниться перед тобой. Не твоя вина, что Джилл поехала на эту проклятую войну. Вот видишь, я уже в состоянии держать кубок.

— Очень хорошо. Ты должен начинать двигаться, чтобы набирать силу.

— Что я и делаю. — Яд звучал в его голосе. — Она мне ох как пригодится.

Невин вопросительно поднял брови.

— Я говорил серьезно насчет Родри, — пояснил Каллин. — Дело ведь не просто в плохом настроении.

— А я в этом ни минуты не сомневался. Могу ли я робко заметить, что Джилл еще и пальцем не тронули, а ты уже озабочен мщением? Она вполне способна убить Корбина. Я бы никогда не позволил ей ввязываться в эти дела, если бы сомневался в ней.

Не обращая на него внимания, Каллин пил из кубка воду.

— Когда я снова смогу сражаться?

— Через несколько месяцев. Ты сможешь снова взять щит только после того, как рука полностью срастется.

— Ох, проклятье! А когда я смогу встать с этой роскошной кровати и обслуживать себя сам?

— Гораздо быстрее — хоть завтра. Я разрешу тебе сделать несколько шагов.

— Хорошо. Я уйду отсюда, как только смогу ходить. Мне не нужны его подачки. Ей-богу, я хочу жить в казарме вместе с остальными.

— О боже мой, Герро, ты самый упрямый человек на свете.

— Как ты назвал меня?

Ему было приятно видеть смущение Невина. Даже щеки старика порозовели.

— Извини, — произнес он. — У меня сегодня так много больных, что немудрено запутаться в именах.