Книга Корсары Балтики, страница 53 – Дмитрий Морозов

— Ну что мне с ним делать? — спросил Берналь по-свойски, глядя в сокрытые тучами небеса. — Чистый ребенок!

Роде спустился в лодку последним и, указывая на корабль, скомандовал:

— Гребите! Это будет самый неожиданный абордаж в истории морских сражений.

Свенский корабль жалобно скрипел, черпая бортами воду, в то время как легкая лодка летела к нему стрелой.

— Расскажу потом в Собачьей Кучке о сем деле, — сказал Соболевский, оглядывая флейт. — Все братья от зависти лопнут.

— Ты сперва доживи до своего сучьего кутка, — буркнул кряжистый новгородец, бросая весло и берясь за «кошку».

— Если не расшибемся о борт этого флейта — доживу, — убежденно сказал лях, в свою очередь разматывая канатик, на конце которого болталась деревянная загогулина.

— А ну-ка, дружно! — крикнул новгородец.

Две из четырех «кошек» зацепились крепко. Соболевский полез первым, за ним, пыхтя, ратник, не веривший в долгую жизнь Ежи.

Выбравшись на скользкую палубу, Соболевский выхватил саблю и заорал:

— Сдавайся, свен, смерть пришла!

— Болван, — проскрежетал зубами Карстен Роде, с трудом подтягивая вверх свое могучее тело. — Почему бы остальных не дождаться?

Какой-то ретивый моряк метнулся к ляху с ножом в руке и упал, обливаясь кровью. Новгородец усмехнулся, пряча в широкий рукав кистенек.

— Еще герои имеются? Если нет — все к мачте! Основная масса свенов, уставших от бесплодной борьбы со стихией, подчинилась горстке атакующих. С остальными случилась жаркая, но кровопролитная сеча.

— Вот безумцы, — вытер о тело мертвого помощника капитана свою саблю Карстен Роде. — Ведь ясно же — назад за борт мы прыгать не станем. Могли бы жить и жить…

— Корабль тонет, — сказал упавшим голосом капитан флейта. — Чудовищные пушки какого-то вита-льера проломили правый борт. Если мы не будем вычерпывать воду — пойдем на корм рыбам.

Карстен Роде пробежался по флейту, свесил голову за борт, спросил:

— Вас что, нарвал боднул, или морской черт?

— Пушка, — вялым и безжизненным голосом повторил свенский капитан. — По морю спокойно пройти нельзя — одни сумасшедшие московитские пираты.

— А вы думали? — усмехнулся Ежи Соболевский, петухом прохаживаясь мимо покорных пленных. — Теперь конец вашим делишкам на Балтике.

Он подошел к удрученному датчанину.

— Капитан, а ведь и впрямь — не будут воду черпать…

— Сам вижу, — датчанин повернулся к капитану свенов. — Ты дворянин?

— Ну и что? — спросил совершенно сломленный скандинав.

— Корабль захвачен, не так ли? Но я не смогу поднять вас на борт моего когга, он и так переполнен. Выход один — вы боретесь со штормом, а потом приходите в Ивангород и сдаетесь.

Свен поднял глаза и уставился на Роде, словно действительно увидел морского черта.

— Повтори, московит, — попросил он. Датчанин терпеливо повторил свой приказ.

— Мы согласны, — крикнул свен, и словно тут же забыв о русских, как о досадной помехе, принялся отдавать приказы своей поредевшей команде.

— Пора на борт «Адмирала», — сказал датчанин.

— А не соврут? — спросил новгородец. — Эти викинги — народ темный.

— Скорее уж — не выплывут, — покачал головой Соболевский. — Пробоина знатная, ох, знатная…

— Что он там плел про сумасшедших русских пиратов?

И тут Роде замер с открытым ртом.

Прямо на флейт неслась совершенно неуправляемая лойма, каким-то чудом державшаяся на воде.

Она, словно собираясь перещеголять Роде и его людей, решилась на еще более дикий абордаж или таран.

С ревом устремился датчанин к корме флейта, отшвырнул рулевого и налег на жалобно скрипнувшую дубовую рукоять.

К счастью, лойма провалилась между двумя волнами, словно телега в овраг, а когда вновь взобралась на водяной гребень, флейт уже стоял к ней боком.

— Корабль Локки, — прошептал свенский капитан, помянув призрачное судно бога смерти, чего в море делать категорически не следовало. — Нагльфар!

Лойма скользила мимо флейта, подсвеченная молниями.

Де Сото, абсолютно седой и с ног до головы залитый кровью, застыл на корме. В погоне за фрау Гретхен он не замечал вокруг ни бури, ни флейта, поврежденного его же пушками. Мертвецы вдоль бортов, где лежали вповалку, где закостенели, вцепившись в весла.

— Мамка моя, — прошептал Соболевский. — И зачем я ушел из кавалерийской хоругви гетмана Радзивилла? Спал бы спокойнее, ей-богу…

— Обычное дело, — сказал новгородец, когда корабль-призрак растаял во тьме. — Мор взял команду, она вся мертва, а посудина по волнам мотается. Слыхали мы в Новгороде про такое, слыхали.

— Ничем вас не прошибешь, — усмехнулся Соболевский, — если скажу, что видал у пана Радзивилла над камином драконью голову — ответишь, дескать, новгородцы наохотили и продали, разве нет?

— Какой дракон? — Лицо бойца судовой рати сделалось озабоченным. — Такой зеленый, на тебя похожий, с тремя клыками на нижней челюсти? Нет, то не мы — наши драконы с десятью зубами. Полный рот, да еще и рога в придачу. Это псковичи твоему Раздавиллу подсунули.

Соболевский развел руками и тронул за плечо датчанина:

— Пан капитан, пора на когг, иначе не найдем его в бурю-то.

Карстен Роде выглядел потрясенным.

— Как выглядел капитан этого призрака? — спросил он у Ежи.

— А что, был и капитан? — простодушно переспросил тот.

— Стоял у руля какой-то седой мужик, — сказал новгородец, ловкий в обращении с кистенем. — В драном камзоле, весь кровью залитый.

— На кого он был похож, я спрашиваю, — с непонятным жаром спросил Роде.

— На мертвяка, — отрезал ратник.

Во тьме произошло движение, и «Адмирал Дориа», освещенный факелами, взмыл на гребне волны.

— Надеюсь, — сухо спросил свен, — это ваша посудина, или еще один сумасшедший витальер из Ивангорода?

— Наш, — успокоил его Соболевский. — У страха глаза велики: «Адмирал Дориа» всего один.

— Ложь не красит воина, — проворчал свен, возвращаясь к делу спасения своего корабля.

Спустились в лодку в полном молчании. Никто не понимал, что за мертвенная бледность въелась в лицо датчанина, вечно веселого балагура, способного шутить под ядрами и картечью.

Подняться на когг оказалось делом гораздо более хлопотным и опасным, чем спуститься с него и взять на абордаж несчастный флейт.

— Все живы? — взметнул доминиканец брови едва ли не к макушке. — Дивны чудеса Господни! А свен?