Онлайн книга «Таинственный замок»
|
– Только одна вещь имеет значение в наших жизнях, Мари-Клер. Я заезжал в Сторизенд на прошлой неделе. Я вспоминал тебя и нашу юность. Женщина едва улыбнулась: – Испытывал ли ты раскаяние? – Нет. Я сожалел о многих своих поступках. Но нигде не нашел ничего такого, что вызвало бы во мне высокое чувство раскаяния. Даже то, что люди считают преступлением. Вероятно, мы, де Пайзены, слишком уважительно относимся к мнению окружающих и потому не совершаем необдуманных деяний. Мы не ввязываемся в незаконные аферы до того, как разум не подтвердит нам целесообразность такого шага. Я же всего лишь иногда становился добродетельным с бездумной ветреностью и тягостными последствиями. Мои пороки, которые сознание одобряет прежде, чем осторожность предотвратит их развитие, принесли свои плоды. Но я не сожалею ни о чем, и меньше всего о нашей далекой юности. Мари-Клер заговорила, и трудно было понять ее чувства. – Наше счастье привело, как говорили люди, к греховным последствиям. Ее слова вызвали возмущение герцога. – Разве любовь между братом и сестрой – грех? Будем же логичны, Мари-Клер! Любой ученый скажет тебе, что эндогамия была свойственна человечеству на протяжении всей его истории, до того, как появились предрассудки цивилизации. История шла примерно одним путем повсюду. Фараоны и Птолемеи позволяли себе эндогамию, а значит, создавали прецеденты. Страбон пишет тоже о древних ирландцах, Геродот о персах. На небесах же Осирис и Зевс, и еще бог знает сколько верховных богов питали вовсе не братские чувства к своим сестрам. Их примеру на земле последовали короли Сиама и Финикии, а также инки в Перу… Она покачала своей маленькой темноволосой головой. – Но, тем не менее… – …и сингальцы, римляне времен старой республики, тирцы, аборигены Канарских островов… – Давай не будем продолжать… – Их примеру следовали люди во всех уголках земного шара. В Ригведе ты найдешь строки, написанные с необычайным красноречием, о союзе брата и сестры. В Святом Писании ты увидишь высшее небесное благословение плодам любви, которую испытывал Авраам к своей сестре Сарре. Нет нужды вспоминать еще и брак Азрун с двумя ее братьями, Авелем и Кианом. Есть еще Сага Инглинга… Она приложила ладонь к его губам. – Да, да. Ты как всегда демонстрируешь привязанность к прецедентам. Я знаю, в твоих глазах они имеют огромное значение – все из-за страха оскорбить окружающих неадекватным поведением. Нет, мы не были безнравственны, как считал наш менее начитанный отец. Мы – просто следовали логике в юности. Но, в любом случае, наша юность прошла напрасно, – улыбаясь прервала его Мари-Клер. Флориан утвердительно покачал головой. – Да. Тогда я следовал логике, но не в полной мере. Уже тогда я мог бы избавить отца от привычки вмешиваться в мои дела. Однако я лишь бездумно проводил прекраснейшие годы, когда мы могли быть вместе… В те дни я думал лишь о божественной красавице, которую видел однажды в раннем детстве. Даже когда тело бунтовало, мысли возвращались к опьяняющей мечте, казавшейся недостижимой. Я просто не был способен думать о чем-то другом. – Я знаю. Ты был хорошим мальчиком. Не все ли равно теперь, когда ты покинул меня и пытался играть роль мужчины, о котором я ничего не знала и на которого мне наплевать. После моего изгнания давнишняя мечта привела тебя в Бранбелуа. Я старалась предостеречь тебя, Флориан, но ты не внял моим словам… – Тогда ничто не имело для меня значения, кроме красоты Мелиор. А теперь ее красота исчезла. Но и это не важно. Уже много месяцев, вспоминая Мелиор, я не думаю о ее внешности, – с кривой усмешкой произнес герцог. Мари-Клер уверенно ответила ему: – Она лишь существо из плоти и крови. Такая комбинация качеств не способна надолго удержать де Пайзена. Какая же опасность ожидает тебя сегодня? – Я направляюсь в Верхний Морвен, чтобы сдержать данное слово в точности с заключенной сделкой. И, боюсь, вступлю в открытый конфликт со своим небесным покровителем. – Плохо. Конечно же, ты должен сдержать слово, ведь фаворитизм к кому бы то ни было ошибочен. Однако святые придерживаются иного мнения. Они основывают все на небесном фаворитизме, и они сильнее нас, в особенности потому, что не принимают во внимание тех очевидных истин, которые являются нашим проклятием. – Но твои заклинания, способность изменять вещи и гибельные чары – неужели ничто не может помочь мне? – спросил герцог. – Только не против Хоприга. Он наделен теми непобедимыми безумием и глупостью, против которых бессильно наше могущество. Нет, дорогой, я ничем не могу помочь тебе. Святые сильнее нас, и как бы мы ни насмехались над ними и ни презирали их – они побеждают нас. Флориан испытал некоторое облегчение, узнав, что больше неоткуда ждать помощи. Его слова зазвучали оживленнее: – Нет, Мари-Клер. Даже сейчас, у края пропасти, будем же логичны! Святые не побеждают; они уничтожают нас, и все. Безжалостное могущество святости достаточно сильно для этого, но не для того, чтобы хоть на мгновение подчинить меня. – А, ты все продолжаешь разыгрывать из себя, мой дорогой, ужасного злодея? Что ж тогда небеса уничтожат тебя. Пробил час твоего возвращения, час, который я однажды предрекла, час, пришедший – так нежданно! – чтобы окончить наше существование. Не будем же напрасно тратить время на софизмы, – нежно улыбаясь произнесла Мари-Клер. – Ты так практична и, что особенно приятно, абсолютно лишена всяких сантиментов. Ты унаследовала дух де Пайзенов, – заметил Флориан. Она задумчиво ответила: – Ты не был одинок во время нашего недолгого счастья. Ты никогда не был бы одинок со мной. – Ты предугадывала, что так будет, Мари-Клер? Да, наверное, это именно одиночество. Сколь друзей, жен и любовниц я имел! Возможно, я получил от жизни все, что она может предложить человеку… Он сделал паузу. Герцог сидел, мрачно глядя на два необычных рисунка, выполненных в красном и черном тонах на стенной штукатурке: один изображал змея, глотающего прутья, а другой распятого змея. Под ними лежал темный светящийся камень с движущимися на нем фигурками. Флориан повернулся к единственному человеку, с которым был по-настоящему близок, и сказал: – С тех пор, как я покинул тебя, о моя дорогая, я жил в одиночестве, никем не понятый и никому не доверяющий! А теперь уже слишком поздно. Она кивнула головой и улыбаясь развела руками. – Да, теперь уже слишком поздно, даже со мной. Ничего не осталось там, где все раньше принадлежало тебе, Флориан. Лишь пустая оболочка. Я не испытываю к тебе ни любви ни ненависти более. Только и передо мной не ты, а незнакомец в славном черном костюме, – снова темные сияющие глаза озадаченно устремились куда-то рядом с ним. |