Онлайн книга «Голые циники»
|
* * * Сергей получил зарплату охранника супермаркета за месяц и уволился. На прощание разбил нос директору магазина, который на последней неделе инициировал создание отдела готовых продуктов, приготовленных из магазинных, только уже просроченных: вскипяченное и запеченное не пахнет тухлятиной. Этот ублюдок даже придумал название готовым продуктам — «Рейинкарнация». Денег было немного, но Сергей купил джинсы, ремень и рубашку. Зашел в свой, уже бывший, супермаркет, где кассир Лизка приготовила для него пакет украденных продуктов. Забрал их, на прощанье поцеловал Лизу, по привычке ущипнул за задницу и пошел в больницу к Вернику. Около больницы стояло человек двести, в основном — девушки. Они танцевали… пели… словом — развлекали больного Верника. У них были плакаты «Верник, мы тебя любим!», «Верник, я хочу от тебя ребенка!», «Солнце, выздоравливай!», «Милый, надеемся, х… не пострадал!»… Дверь в приемный покой была закрыта. Пришлось звонить. Потом — нервно стучать и нервно звонить. Минут через десять все же открыли — старенькая медсестра устала от настойчивости. — Ну, чаво ты ломишься, малахольный? Читай: прием с 10:00 до 13:00 и с 16:00 до 19:00. А надысь сколь?! — Сколь? — Сергей задрал рукава. — У меня, мать, часов нет. Зато смотри, — он достал из пакета банку маринованных помидоров и протянул ей, — смотри, помидоры соскучились по тебе. — Гад… — сказала уже улыбчивая бабушка, забирая банку, — проходь… К кому хоть? К невестушке небось? — К ней… К любимой… — Ну, бегай, только тихонько… Меня не продавай, коль споймають. — Конечно, — Сергей проскользнул внутрь больницы. — Так, третий этаж, платное крыло, палата одиннадцатая. Вот она… Он постучал, как кричалка-дуделка на стадионах. — Открыто, — сказал кто-то, но не Верник. — Проходите… Сергей вошел. На койке, рядом с отремонтированным Верником, сидел Константин Эрнестович. — О, солдат, ты как раз кстати, проходи. — Я это… — хотел что-то сказать, как-то извиниться Сергей. — Хотел как лучше, получилось как всегда… — улыбнулся сухими губами Верник. — Мейерхольда, когда забирали, прощения просил… Очень… Сам он не понял, что произошло. — Я с ним разговаривал уже, — перебил Константин Эрнестович. — Ниче он не раскаивается. Он сознательно в тюрьму захотел. Устал уже жить так, как жил… А поменять что-то был не в состоянии… — Видимо, я следующий, — грустно пошутил Сергей. — С тобой мы разберемся позднее, сейчас давайте решим, что с Мейерхольдом делать. Я весь телевизионный и админресурс против него запустил. Уже не остановить. Если б я до этого знал про Афган, про то, что Мейерхольд — самец, а не урка случайный… Теперь нужно будет что-то придумать. Константин Эрнестович набрал номер мобильного телефона. — Фрайфман, срочно, за пять минут придумай положительный выход из ситуации, чтоб, несмотря на ажиотаж, который мы замутили вокруг Верника, Мейерхольд был осужден на минимальное количество лет. Срочно, понятно?! — и положил телефон. — Что ж он придумает-то, когда все против Мейерхольда? — осторожно спросил Сергей. — Фрайфман придумает, у него голова извращенца, — улыбнулся Верник, — он человека может сделать легендой, а через мгновение утопить в собственном говне. По себе знаю. Раздался телефонный звонок. — О, быстро, — посмотрев на номер высвеченного абонента, сказал Константин Эрнестович. — Ну, что? Так… Так… Так… Слушай, я понял, не нужно мне, как ребенку, разжевывать… Давайте готовьте. Молодец, Фрайфман, не зря тебя кормлю черной икрой и шпинатом. Сам контролируй. Нет, не хочу анекдот… Пока. Константин Эрнестович победно посмотрел на Верника и Сергея. Те затаили дыхание, чтоб услышать путь к спасению. Константин Эрнестович посмотрел на них, хитро улыбнулся, ударил в ладоши: — А вот и не скажу! Увидите, в прямом эфире из зала суда на Втором канале. Верник и Сергей выдохнули. — Ну, интересно же, я же все-таки пострадавший, — не унимался Верник. — Так, Верник, твое дело изображать муки и боль перед камерой. Будет неправдоподобно, я режиссеров заставлю твои раны расковыривать перед интервью… — Начинается… — Все, у меня времени мало. Сереж, продукты забери с собой, нечего… У Верника и так все забито жратвой. Поклонницы долбаные… Верник, целую тебя в десны, пока, — настроение у Константин Эрнестовича было превосходное. Случайный инцидент с Верником перерос в крупномасштабную акцию для канала. Да здравствует доля телесмотрения! В коридоре Константин Эрнестович рассказал, что Второй канал запускает с компанией «К-медиа» художественный фильм «ЗВЕРЬЕ» об одной неделе афганской резни. Причем чудовищное повествование с правдой, болью, ненавистью и страхом будет идти от лица одного душмана, который вместе с другими «зверьми» окружили военный полевой госпиталь советских войск. — Серег, ты же был в подобной ситуации, поэтому предлагаю тебе стать консультантом на съемочный процесс, а дальше разберемся, что с тобой делать… — Серьезно? — Серьезней не бывает, — и они вышли на улицу. — Смотрите, это Константин Львов со Второго канала! — завизжала одна девушка из толпы поклонниц Верника. Вся толпа развернулась, начала прыгать от восторга и скандировать: «Львов! Львов!! Львов!!!» — Дуры, — улыбнулся польщенный Константин Эрнестович. Пожал руку Сергею и уехал. Оставшись один, Сергей сел в детской площадке, достал продукты и поел. Впервые за два напряженных дня. * * * Звезды и луна были сказочными. Накупавшись и наржавшись голыми в море, все быстро вывалились на берег и закутались в полотенца. Повалились на лежаки и стали пить шампанское из горла. — Давайте играть в откровения, — предложила Альбина из «Виагры», предложила и засмеялась от своего же предложения и возбуждения. — Я же говорил, в тихом омуте… — Горров растряс бутылку и облил Альбину шампанским. — Ну, давайте. Пусть начинает Горров, — Ольга вдохновенно подключилась. — Давай, Гор, что тебе нравится из такого… — Из какого «такого»? — Ну, из такого, как будто ты не понимаешь? Из возбуждающего… — Ну, хорошо, пристегните ремни, пилот самолета прощается с вами… — Горров отхлебнул шампанского. — Итак… Мне нравится, когда женщина писает на унитазе при своем мужчине. Делает это просто и скорее даже обыденно… Как-то обычно. По родному… — Фу, Горров… — Сама ты «фу»… Она в этот момент как будто говорит: «Я тебе доверяю… Я тебя люблю»… — То есть, у Горрова, писать — это любовь, получается! — резюмировала Вера. |