Онлайн книга «Антикиллер»
Он бы действительно с одного удара высадил, но Гангрена сзади за кувалду как дернет! Пинтос назад опрокинулся, а кувалда в руках у Гангрены осталась, он ею Слона по плечу – трах! Плечо всмятку. Лом загремел по ступенькам, Слон заорал благим матом – и вниз, чуть Голяка не сбил, тот следом за другом понесся. А внизу, на площадке, Черт с Фомой поджидают с арматурным прутом и трубой. Гангрена сказал: мокряков не надо, но проучить хорошо. Черт Слона прутом поперек лба перетянул, тот кровью залился и с копыт. Фома трубой Голяку руку с электрошокером перешиб, а Черт и его арматуриной по шее – трах! И тот рядом улегся. А Гангрена с Пинтосом задушевный разговор ведет: – Что же ты, фуфло позорное, к моей сеструхе вяжешься! Неужель жить не хочешь? С Пинтосом много раз по душам беседовали: и учителя, и инспектор детской комнаты, и участковый, и опера угрозыска, и сыщики из РУОПа, и сам начальник оперотдела Крылов однажды пытался до души его достучаться. Ни у кого не получалось. А сейчас – проняло Пинтоса до печенки и душа полностью для убеждения раскрылась. Может, тому лицо Гангрены способствовало, может, взгляд или кувалда, которая вот-вот мозги вышибет... Только пожалел Пинтос, что не слушал учителей и участкового, и проклял тот день и час, когда связался с группировкой, а особенно тот момент, когда подписался Быка выручать. Гангрена долго не разговаривал – понял, что убедил человека, провел ладошкой по щекам и ушел вместе с кувалдой. А поскольку между пальцев у него была половинка бритовки зажата, какой и карандаша толком не подточишь, то щеки Пинтоса обвисли, кровянка двумя потоками хлынула и заверещал он, как закалываемая свинья. Татьяна крики и шум услышала, позвонила. Через полчаса приехали – и милиция, и «скорая». Но милиции-то особо работы не нашлось, а докторам возни много: Слона и Голяка в реанимацию, Пинтосу в хирургии щеки зашили, лежит печальный, на бульдога похожий, о жизни думает. Охранник утром за Татьяной пришел: – А что весь подъезд кровью забрызган? – Да хулиганы подрались... – А-а-а... Ну вам-то бояться нечего, до вас никто не доберется... Крылову после селектора доложили: мол, дружки Быка к Ковалевой стучали, а ее брат их вдребодан разделал... – А у нее есть брат? – поинтересовался Крылов. Королев плечами пожал. – Да вроде не говорила... Тоже небольшая странность, потому значения не придали. А в команде Быка всему, что шкуры касалось, большое значение придавали. Зашли бойцы к Пинтосу, поговорили – Слон-то с Голяком пока не разговаривают и смогут ли – неизвестно, узнали про охрану СОБРа да про страшного брата и решили в это дело не вязаться. Нечистое тут что-то, гнилое. Для здоровья полезней в стороне постоять... А потому надежды Быка не оправдались и через трое суток отвезли его плановым автозаком в следственный изолятор, попросту говоря, в тюрьму. Попал он в камеру сто четыре – большая хата, на сорок человек, а сидят почти шестьдесят. Железные шконки в два яруса, духота, влажность, воздуха не хватает, полуголые зэки в татуировках – преисподняя! Подвели его «шестерки» к местному пахану – здоровый, мускулистый, вокруг сосков синие звезды, на груди собор о семи куполах, оскал железный. Сидит на почетном месте у окна, на койке, ноги поджал, курит. Осмотрел он Семку внимательно, хмыкнул. – Какой же ты могучий да красивый! Вроде восхитился, хотя Быку показалось, что издевается. – А расскажи-ка ты нам, за что сюда попал? Вспомнил Бык своего сокамерника и хотел что-нибудь соврать, но глядь – мужичонка тот – вот он! Предыдущим автозаком его отправили – а вот он уже сидит рядом с паханом, на почетном месте и сейчас не кажется ни замызганным, ни тщедушным, вроде напитался силой в этом аду. «Дом, люди, – вспомнил Бык. – Видно, и вправду ему здесь дом родной...» А вслух грубо сказал: – За бабу попал! Вот так! Понимайте: клал я на вас с прибором! Если надо – и постоять за себя смогу! Знай Бык, что его ждет, он, пока при силах, разбежался бы и виском об угол стола. Но привыкнув другим зло делать, на себя его он не примерял никогда. – Неужто изнасиловал? – притворно удивился пахан. – Точно, – вызывающе глянул Бык. – Хвастал: во все дырки, – сообщил недавний сокамерник. – На людей, говорит, срал. Кости обещал поломать. Со всех сторон раздался ропот, будто ожил пчелиный рой. Быку стало не по себе. – Это плохо. Очень плохо. Пахан покачал головой. – У нее родинка тут была? За ушком? Бык сглотнул. – Не знаю никакой родинки... Пахан сузил глаза. – Так ты, петух, мою сестренку изнасиловал! – голос его был страшен. Из рассказов о зоне Бык запомнил одно: «петух» – тягчайшее оскорбле- ние, оно смывается только кровью. Сейчас эта мысль проскользнула в глубине сознания, наполняемого предчувствием чего-то ужасного. – И его дочку! – пахан показал на бывшего соседа. – И его жену! Кольцо горячих тел вокруг смыкалось. – Так что с тобой делать?! Давай людей спросим, которых ты обосрал! Что с ним делать, люди? – То, что он сделал! Потушить! Во все дырки! – понеслось со всех сторон. – Слышал? Вот что люди говорят. Значит, так тому и быть... Бригадира схватили за руки, он рванулся и, наверное, сумел бы вырваться, но сзади ударили по голове, на миг свет померк, а когда зрение вернулось, локти были крепко связаны за спиной, а штаны спущены. Чей-то скользкий палец нырял в задний проход. – Дай еще масла... – Хватит, перегибай через шконку... – Подождите, – раздался голос пахана, и Бык решил, что сейчас весь кошмар закончится. Но он только начинался. – Ему же надо пасть подготовить, чтоб не укусил... Дайте мне кость! В руку пахану сунули костяшку домино. – Переворачивай! Опрокинутому навзничь Быку оттянули губу, пахан приставил – кость к переднему зубу и чем-то сильно ударил сверху. Голова дернулась, молния вонзилась в мозг, сломанный под корень зуб влетел в гортань, Семка забился в кашле. Еще удар – и хрустнул второй зуб. – Теперь нижние... Рот наполнился обломками зубов и кровью, сознание мутилось от боли и ужаса, происходящего. – Теперь порядок, – донеслось откуда-то издалека. – Мы так на Сезере собачек готовили... Быка положили поперек шконки. – Начинайте двойной тягой, потом поменяетесь. И по кругу... Семку схватили за волосы и запрокинули голову. Рядом с лицом он увидел толстую, раздваивающуюся на конце сардельку. Она приближалась... Бык закрыл глаза. Это было все, что он мог сделать. |