Книга Рыцарь без ордена, страница 45 – Андрей Легостаев

Больше всего ему хотелось обернуться обратно в орла и лететь к Найжелу, вернуться в столицу и залезть в бассейн с горячей водой, столь горячей, какую только можно выдержать, и смыть с себя всю душевную мерзость, против воли приставшую к нему за многие годы.

А ведь не все чувства погибли, не зачерствел еще окончательно, как был уверен.

Шевелится в ущелье души вредный червячок. Да, собственно, иначе и быть не могло — лишь любовь к людям могла подвигнуть его на то, к чему он стремится. Любовь к людям, но не к отдельному человеку.

Да, скорее ж ты, раз решилась. Чего тянуть? Граф стоял, не сводя с нее глаз, и в то же время словно и не видя ее, думая о своем. Все о том же — главном, проклятом, нерешаемом.

— Везде… — столь же нерешительно произнесла девушка, — осужденному на смерть выполняют последнее желание. Ведь правда, это везде?

— Я тебя не осуждал… — невпопад ответил граф.

— Но ведь вы хотите меня убить?! — воскликнула девушка с непонимаем и вдруг проснувшейся робкой надеждой.

— Убить — да. Устранить. Но я тебя не осудил. Ты хотела отомстить за учителя.

На твоем месте я поступил бы так же.

— Но почему вы тогда хотите убить меня?

— Чтоб не болталась под ногами. В следующий раз ведь может повезти тебе и другим твоим дружкам.

— У меня нет никаких друзей! — это был крик последней надежды.

Граф не знал, как он сейчас выглядит со стороны, но судя по реакции девушки, ничего хорошего на его лице не отразилось.

— Хорошо, — она склонила голову, длинные волосы упали на глаза, полускрыв лицо. — Но хоть выполните мою последнюю просьбу…

— Говори, — нехотя согласился он.

Она-то не знала, но не было случая, чтобы Роберт Астурский не сдержал своего слова. Он взваливал на себя еще один обет и раздраженно гадал о чем она может попросить и какие новые хлопоты вызовет его одно-единственное слово.

— Я не боюсь смерти, — она подняла на него глаза и в них отразились правдивость ее слов и дерзкий вызов. — Не боюсь! Я ведь и не жила никогда.

Роберт встрепенулся — оживленный мертвец всегда интересен Блистательному Эксперту ордена без имени. Может, она сама захотела сброситься со скалы потому, что потом оклемается?

— Да, не жила! — вскричала девушка и без сил опустилась на камни. — Разве это жизнь? Где та страна, о которой рассказывала в детстве няня? Нету ее, нет! И Царя Мира никогда не существовало! Нет мужчин, способных согреть и защитить — одни самцы! Все хотят лишь помять, поклевать мое тело… точно шакалы… Учитель смазливо улыбался, все хотел в свою вонючую постель затащить — да он не мылся сто лет, и спал не раздеваясь! Ученики его — то ущипнут, то на занятиях словно случайно руку на бедро положат. И шепчут о любви… а гримасы — бр-р. И дрались из-за меня. Шайтар Копре даже руку сломал… А я… я думала — вот научусь магии лучше всех и найду Царя Мира, он сразу поймет, что я не такая как все…

Не такая…

Она расплакалась.

Не было резона затягивать неприятную сцену, но Роберт почему-то не останавливал сбивчивый монолог. Воспользовавшись паузой, он пробурчал:

— Говори свое желание.

Он подумал, что неплохо бы выяснить: откуда она знает о Царе Мира и что именно?

Но махнул рукой. Вряд ли она скажет что-то новое, кое-где сказки о нем до сих пор ходят в народе, глухие отголоски действительных событий. И добавил как можно суше:

— Мне некогда.

Она вскочила на ноги.

— Нет, не подумайте, что я пытаюсь вас разжалобить — я готова к смерти. Только я очень хочу, чтобы сейчас… Перед тем, как я умру, вы выполнили мое желание!

Роберту хотелось закричать на нее, но эта девчушка чем-то вызывала уважение. И если самому отпетому негодяю перед казнью позволяют последнее желание, почему он должен отказывать ей? Он — не судья и не палач. Он — воин. Он не наказывает, а лишь устраняет возможную в будущем опасность.

Очень захотелось вина. И, в принципе, всего-то делов — вернуться за Найжелом и мчаться в столицу, где этого добра вдоволь.

Но он стоял, не зная какой у него вид — мрачный, или сурово-равнодушный. Что должно быть сделано — будет. Так или иначе.

— Говори! — оборвал он паузу, почувствовав, что сейчас у девушки начнется истерика.

Вот что он от всей души боялся и ненавидел, так это женских слез, когда самые красивые лица становятся обезображенными. Может поэтому, искренне любив свою единственную, он большую часть жизни провел вдали от нее.

— Граф Роберт!.. — ей, видно, тяжело давались слова. — Граф Роберт, я не хочу предстать перед лицом своих предков девственницей.

Граф не понял.

— Граф Роберт, я умоляю вас!

Он чуть не озверел от этой просьбы — перевоплощаться в дракона и везти ее к тому, кого она там захочет!.. Даже преступнику откажут в выполнении подобного желания.

Но девушка вдруг начала быстро сбрасывать с себя одежды.

— Граф Роберт! — недоверчиво вскричала она. — Неужели вам не хочется меня?!

Тут до него дошло. Он даже зубами скрипнул от злости.

— Неужели… вам… и вправду… не хочется меня?..

— Нет, — едва не рыча, отрезал он.

— Но ведь я красивая!

— Наверное… — нехотя кивнул головой граф.

— А все говорили, что вы известный на всю Арситанию дамский соблазнитель!

Граф уже, наверное, после этих слов не удивился бы ничему. От неожиданности и нелепости ее обвинения он расхохотался.

— Неужели ты всерьез считаешь, что все мужчины, как твой Чев, увидев красотку, думают только о случке? — спросил Роберт.

Она потрясенно смотрела на него, по инерции продолжая развязывать шнуровку на одеждах.

— О, нет, не подумайте, что я хочу обмануть вас! — не к месту проговорила она.

— У меня даже оружия нет!

Она резко сорвала с себя все остававшееся на ней и сделала шаг в сторону от одежды, словно показывая, что у нее ничего нет опасного для жизни графа.

Не сказать, чтобы девушка была красива, но соблазнительна — точно. Другой бы не отказался получить удовольствие. Найжел, например.

— Тебе это нужно? — насупившись спросил граф.

— Да, — сказала она, молитвенно скрестив пальцы. — Я не родила и мои предки не примут меня после смерти. В моем племени это считается бесчестьем. Но ведь никто не знает… если я сейчас с вами… ведь семя будет во мне… Значит… Я не могу иначе умереть…

Да, это серьезно. Граф прекрасно понял ее чувства. И вдруг, глядя на обнаженную девушку, покорно опустившую руки вдоль тела, ему, наверное, первому, открывшему для созерцания свои прелести, он осознал, что и сам совершенно гол.