Онлайн книга «Вурди»
|
«Ну да и мы не лыком шиты, будь вы хоть трижды голодные, меня так просто не возьмешь. Жаль вот только, лука у меня нет», — в который раз пожалел о потерянном оружии Гвирнус, сунул башмаки в обледенелые крепления лыж. И скользнул в темноту. 2 Ветер хлестал прямо в лицо. Лыжи вязли в рыхлом снегу. Но хуже всего было то, что в разыгравшейся метели Гвирнус совершенно не представлял, в какую сторону идти. Шагов через двадцать он остановился — ему вдруг почудилось, что он слишком забрал вправо: уж очень ему не нравилась видневшаяся неподалеку сосенка. Ее кривой раздвоенный ствол походил на большую рогатку, а эту рогатку нелюдим проходил сегодня не один раз. Так и есть. Даже не вправо забрал — вообще не в ту сторону пошел. Хорошо еще, опомнился вовремя. Этак и вовсе невесть куда забрести можно! Охотник выругался, торопливо повернул назад, пытаясь хоть как-то сориентироваться среди однообразия вьюжной ночи. Но куда там! Будто в первый раз в лесу оказался. Темные стволы походили один на другой как близнецы. И только проклятая рогатка торчала бельмом в глазу, словно насмехаясь над охотником: мол, куда уж тебе, дурачина, сидел бы в такую-то погоду дома, так нет, пошел на ночь глядя… — Гм! — бормотал нелюдим, мысленно проклиная и этот лес, и ночь, и отшельника, и самого себя за то, что так глупо заблудился, понимая, что ему ничего не остается делать, как вернуться обратно к костру и ждать, пока не прекратится эта треклятая метель. «А может, и не в метели дело? — думал нелюдим, с трудом переставляя тяжеленные от налипшего снега лыжи. — А что? Говорят, могут они… Коли что не по-ихнему… Ну, с дороги сбить…» Гвирнус обернулся. Так и есть. Отшельник. Высунулся из-за черного ствола огромной сосны. В руке лук. Украденный. Гвирнусов. «Не ушел, значит…» Нелюдим почувствовал, как кровь прилила к голове, — еще немного, и он бы бросился на лесного бродягу с кулаками, но что-то удержало его. То ли вид у бродяги показался нелюдиму уж слишком растрепанным. То ли в его торопливом лихорадочном «эй!» послышалось Гвирнусу нечто такое, от чего в голову закралась странная мысль: а ведь и верно, дожидался его отшельник, и лук неспроста выкрал, и сейчас неспроста вылез, знает же, что за лук да колчан со стрелами Гвирнус ему голову оторвет. Ан нет. Не боится. К чему бы это? Может, и впрямь лучше послушать. Поглядеть, зачем зовет? — Заплутал? — Лесной бродяга усмехнулся, однако в этой усмешке не было ничего обидного. Скорее даже сочувствие. Хотя кто их, отшельников, разберет? — Сам видишь, — буркнул нелюдим, косясь взглядом на что-то темное под ногами бродяги. Вроде как зверь. Да не пойми какой. Неужто ему лосяка удалось завалить? Потом снова на отшельника. «Кто ж его так? Одна пола у полушубка и вовсе оторвана, другая на соплях висит. Даже в этакой темени видать — досталось ему. Нет, не лосяк у него под ногами… Неужто… волк?» — подумал охотник и удивленно моргнул, ибо ему показалось, что пятно под ногами отшельника шевельнулось, более того — пятно повернуло косматую голову в сторону нелюдима, приоткрыло зубастую пасть. Издало какой-то странный хрюкающий звук… — Вишь, вроде как узнал он тебя, — проворчал бродяга, наклонясь над лежащим у его ног зверем и набрасывая на косматую голову сплетенный из кожаных ремешков… Намордник? Гвирнус снова удивленно моргнул: — Узнал, — с каким-то злорадством повторил бродяга и, хмуро взглянув на нелюдима, добавил: — Ну что стоишь как пень? Ближе подходи. Небось вурди-то и в глаза не видел, — он усмехнулся, — раз по лесу ходишь. Живой. — Вурди? — Охотник недоверчиво взглянул на косматую голову. Волк как волк. Здоровенный, это верно. Волчара. Такого завалить постараться нужно. Сразу видать — матерый. Опытный. На такого просто так лук не наведешь… Одно только непонятно, вурди-то тут при чем? — Вурди? — с сомнением повторил нелюдим. — Он самый и есть, — сказал отшельник, одним рывком затянув намордник на косматой шее зверя. Гвирнус вытащил башмаки из кожаных креплений лыж, подошел, проваливаясь в рыхлом снегу, к бродяге. Присел на корточки возле стреноженного, как он теперь прекрасно видел, волка. — Зачем он тебе? — Тебе! — усмехнулся отшельник. — Я-то, как ты от костра отошел, его сразу приметил. За тобой он ходил. Ты даром что охотник, а коли не чуешь зверя, так хоть по ночам по лесу не шастай. Слышал ведь, как стая притихла? — Да! — Гвирнус осторожно потрогал туго затянутые на загривке волка ремни: — Хлипкие больно. Как бы не перегрыз. — Не успеет, — усмехнулся бродяга, — раненый он. Не видишь, сколько кровищи-то натекло? — Вижу. — Охотник скользнул взглядом по спине зверя, из которой до сих пор торчала невытащенная стрела. Покачал головой. Коли не вытащена, откуда ж ее столько, крови-то? Вон на боку — вся шкура намокла. Пригляделся. Ага. Без ножа не обошлось. — Живучий, гад, — услышал он над головой, — я пока его вязал, чуть сам не попался. Весь полушубок клыками подрал. — Я бы убил, — простодушно сказал нелюдим. — Убить — много ума не надо, — ворчливо откликнулся бродяга, — только как мне тебя, дурака, после учить? Отодвинься-ка. Кой-что покажу. И кругом приглядывай. — Лук отдай, — глухо потребовал нелюдим. — Держи. Гвирнус взял протянутое ему древко, встал, отошел на шаг: — А колчан-то зачем? — В костер, что ли, бросил? — с готовностью откликнулся отшельник, доставая из-за пазухи что-то похожее на большую круглую лепешку. — Кто шил-то? — Жена. — Вот как! — Бродяга неприятно прищелкнул языком. — Хорошая работа. Да, — добавил он, и Гвирнус внезапно понял — вовсе не то он собирался сказать. — Жаль? — Бродяга повернулся к нелюдиму и пристально посмотрел на охотника. — Жаль. — А ты не жалей. Стрелы тоже небось жена ладила? — Нет. У Лая выменял. У него наконечников много. Из старого Поселка понатащил. — Гм! — Отшельник нахмурился, отчего лицо его в мгновение ока постарело — теперь он выглядел настоящим стариком. Крепким, кряжистым, но уже в той самой поре, когда не ему бы шастать по лесу в поисках добычи, не ему бы мокнуть под дождем, подставлять ветру морщинистое лицо, не ему бы воевать нынче с волками. Не ему. Сыновьям. Гвирнус почувствовал легкий укол в сердце. Да. Четырехпалый. Сильно постаревший, с сумасшедшинкой в глазах. Да, вовсе не такой, каким его помнило детское сердце. Да, отшельник. Лесной бродяга. Изгой. Но… Нелюдим пошатнулся, почувствовав, что еще немного, и он таки скажет такое простое и одновременно такое труднопроизносимое слово… — Как тебе это, а? — сказал между тем бродяга вовсе не Гвирнусу, а по-прежнему истекавшему кровью зверю. — На, жри! — проворчал он, сунув под нос волку вытащенную из-за пазухи лепешку. Морда зверя потянулась к угощению. Гвирнус видел, как напряглось его огромное раненое тело, как судорога боли волной прокатилась от холки до самого хвоста. Охотник с недоумением смотрел на происходящее. Он ничего не понимал. Сначала подстрелить зверя, стреножить, вспороть ножом волчий бок, а потом кормить? |