
Онлайн книга «Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса»
— Извините, — пробормотал я, — подглядывать нехорошо, я… — Ничего, — сказала она довольно громко и стащила с головы наушники. — Вы великолепный художник. Не слишком ли это бесцеремонно с учетом ситуации? Сколько времени должно пройти после трагедии, чтобы ты мог позволить себе улыбнуться? У других людей на такие вещи безошибочное чутье, а у меня — нет. Я из тех, кто всегда смеется на похоронах. Или умирает на вечеринке. — Ах, спасибо, — произнесла Марена безразличным тоном. — Нет, серьезно. Это что — декорации для «Нео-Тео II»? — Угу. — Даже странно, что вы — настоящий художник. — Почему же это странно? — Ну не то чтобы, а… — Что? — Откуда у вас вдруг интерес к… — К чему? К игре жертвоприношения? — Да. — Я всю жизнь занимаюсь играми. — Ммм. — А еще Линдси сто лет финансирует исследования Таро, — пояснила она. — И когда «Нео-Тео» пошла хорошо, Линдси решил, что я должна поучаствовать и в других программах, связанных с играми. — Ясно. Но ведь игра жертвоприношения — это вовсе не развлечение. — Верно, но она может быть частью… к примеру, развлекательного проекта. Или, наоборот, он станет средством воплощения… скажем, реализации игры, похожей на игру жертвоприношения. — Вы немного опережаете меня, — вздохнул я. — Ну хорошо, — сказала она. — Я думаю так… История проходит через разные этапы. Да? С восемнадцатого века доминирующее мировоззрение менялось с религиозного на научное. Согласны? А теперь, в двадцать первом веке, оно переходит в игровое. — Так. — Игры — это нечто промежуточное. И не наука, и не искусство. Тем более не сочетание того и другого. — Вероятно, — проговорил я. — Ведь я сам игрок… — Конечно. Но я к чему веду. Вот существуют миллионы людей, которые все время играют. И практически ничем другим больше не занимаются. — Верно. Но это же вам во благо. Разве нет? — Да, во благо. Но дело в другом. Их выбор, на мой взгляд, вполне объясним. — Правда? — Ну… может, вы сочтете меня наивной, чересчур возвышенной… — Нет-нет. — Ладно, вам не кажется, что многие играют в свои игры чуть ли… не с самоотречением? — Как? — Ну, погружаются в игру целиком с ощущением крайней важности происходящего. — Не уверен… Я всегда играл в разные игры, так что, может быть, задавать мне такой вопрос не совсем правильно… — Они все словно ищут чего-то, — продолжала она. — Это можно выразить иначе. Скажем, во время игры другая деятельность, работа, средства достижения успеха становятся словно устаревшими. Интуитивно люди знают, что будущее за играми. Может быть, другого будущего и нет вовсе. Во всяком случае, если говорить о социальном будущем. Будущем человечества. — Гм. Насчет этого я тоже сомневаюсь. — Хорошо, пусть все не так, но я чувствую, чувствую, что эти штуки мы делаем не напрасно, даже если они низкопробные и жестокие, как «Нео-Тео». По-моему, я двигаюсь в верном направлении. По крайней мере, все еще строю прожекты. Или я несу чушь? Извините. Разболталась… — Нет-нет, — сказал я, — это не болтовня, мне ваши слова кажутся важными… — Поэтому работа Таро так меня волнует, она будто бы может раскрыть суть игры. — Пожалуй. Здорово. Вам стоит научиться играть в игру жертвоприношения. — Мне хотелось бы. В особенности теперь, когда у меня куча свободного времени. — Как? У вас свободное время? — Шутка, — усмехнулась она. — Так я вас научу. — Отлично, свидание назначено. — Она закрыла телефон, потом глаза и откинулась к спинке сиденья. «Ну, давай же, — говорил мой внутренний Кэри Грант. [278] — Поцелуй ее». «Не могу, — мысленно ответил я ему. — Это дурной тон. Столько народу погибло». «Ну и что, — убеждал он меня. — Она хочет этого». «Извини, — подумал я. — Мне это не по силам». «Ты тряпка», — рассердился Кэри. И растворился, оставив после себя облако дыма от «Лаки страйк». Черт. Да сделай же что-нибудь. Я в сто девяносто второй раз проверил аварийное питание камер у себя дома и даже немного испугался, когда соединение прошло. Реакторы, фильтры, очистители протеинов — все один за другим вышли из строя в период между средой и четвергом, но камеры продолжали работать на системе аварийного питания. Я видел, как они задыхаются и умирают: колония Nembrotha, которую я привез с Лусона и хотел предварительно (если мне удастся доказать, что это не chamberlaini) назвать Chromodoris, с их изумрудными полосками на спинке и сияющими оранжевым пятнами их зайцеподобных головок, и голожаберники «испанская шаль» с их желтыми и фиолетовыми полосами, двигающиеся, как маленькие гармошки, по кораллам, похожим на пальцы мертвеца, — все это сгинуло, превратилось в осевшую на дне слизь. Todo por mi culpa. Я признаюсь, что заплакал, стараясь, чтобы никто не видел и не слышал. Плакать — нет проблем. Это то, чем занимаются юные поп-звезды на телевидении при свете дня. Через иллюминатор над ухом Марены я разглядел очертания береговой линии Белиза — черное на фоне синего, с двойными точками автомобильных фар, которые мчатся по Южному шоссе, словно пузырьки по трубке капельницы. (13)
![]() Мы летели на запад над Мор-Туморроу и Вэлли-оф-Пис [279] (и то и другое — оптимистично названные лагеря беженцев), потом повернули на юг к горам Майя. Марена говорила в ушной микрофон. Я сидел с мрачным видом. — Слушайте, куча хороших новостей, — проговорила она наконец. — Правда? — Тони и Ларри Бойл… Вы не знаете Ларри, но это не имеет значения. Они привезли Таро сегодня утром, и он жив-здоров. — Прекрасно, — сказал я. Капитан сообщил по громкой связи, что мы садимся через две минуты. Под нами появилась большая круглая площадь, испещренная точками электрических огней и костров. «Уоррен девелопмент» построил два комплекса на широком плато. Они находились милях в пятнадцати к югу от руин Караколя [280] и всего в четырех милях от гватемальской границы. Спортивный комплекс занимал две тысячи десять с половиной акров недавно вырубленного влажного тропического леса, великолепная площадка была абсолютно круглой, по ее периметру изгибался гигантский гоночный трек диаметром в одну милю (по словам Марены, поверхность дорожки могла изменяться для скачек, бега босиком, бега в скользковках и автогонок). |