Книга Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса, страница 98 – Брайан Д'Амато

— Ммм… пять.

— Можешь немного рассказать нам о твоей матери?

Дьявольщина. Я так и знал — спросят что-нибудь эдакое. Лизуарте обмолвилась: когда они просматривали данные другой загрузки (я говорю об опыте с Соледад), то решили, что в следующий раз немного раскачают меня эмоционально. Чтобы зажечь еще несколько слоев гиппокампа. Ну да ладно. Я стал рассказывать, как мать обучала меня игре, как мы нарвались на неприятности с fincas… [512] Может, меня излишне напичкали медикаментами, только я вдруг осознал, что плету и плету все дальше — о больнице, об арестах в Т’оцале, о том, что это была моя вина. Todo por mi culpa. Все это моя вина, моя вина, черт побери. Черт побери.

— Los Sorreanos están un grande calamidad, — сказал я тогда.

Помню, было утро, потому что мне дали тосты из белого хлеба. «У Сорреано большая беда».

— Diciendo debido a Teniente Xac? — спросила как бы невзначай добрейшая сестра Елена. «Ты хочешь сказать — из-за лейтенанта Хака?»

Конечно, что мог ответить глупый, нетерпеливый семилетний ребенок? Наверное, я забыл, что нельзя говорить… Должно быть, слишком обозлился, а может, просто хотел внимания или важничал.

— Mi padre y Tio Xac van a quemarse la casa Sorreano, — заявил я. «Мой отец и дядя Хак сожгут дом Сорреано».

Черт, черт, черт. Todo por mi culpa. Через дверь я уставился на Хомам, дзету Пегаса — она едва проступала в предрассветной мгле в левой нижней части проема. Эта неяркая звезда приятного желтоватого оттенка появляется в довольно пустынной области небесного свода между Фомальгаутом и Вегой. Я замолчал. Последовала пауза.

— Хорошо, — произнесла Марена децибела на два тише, чем обычно. — Ладно. Теперь реши, пожалуйста, уравнение x разделить на x пять раз в кубе на x в квадрате плюс x равно нулю.

Вопросы и ответы продолжались еще час. В три сорок пять Лизуарте предложила нам сделать минутный перерыв. Хотя загрузка, конечно же, шла своим ходом. Марена дала мне глотнуть «Ундины» через соломинку.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Кажется, это то, что мне надо…

Прощаться не имело смысла — ведь я никуда не исчез. После вопросов и ответов мне даже сна не полагалось. Я должен был вытащить голову из этого металлического ануса и спуститься по земляной горе. А здесь оставалось мое второе «я», и его уже окружали совсем другие реалии…

Но если я был тем «я», которое обрело себя в древности… м-да…

— Я бы хотел попрощаться от имени своей полной копии, сказал я.

— Да, — ответила Марена. — Ни пуха, мальчик.

— К черту.

— Ты их поразишь насмерть.

— Спасибо.

Она взяла меня за руку. Какие нежности. Ты смотри с этим дерьмом поосторожнее.

— Отлично, — засмеялась она. — Едем дальше. Назови своего первого голожаберного моллюска.

— Hermissenda crassicornis.

Снаружи занимался рассвет. Наверное, из-за красной лампы небеса казались зеленоватыми. Иш-Чель оранжево сияла и явно увеличилась. Я закашлялся.

— Имя твоей первой настоящей подружки?

— Ее звали Джессика Ганнисон.

— Кто говорил голосом Микки-Мауса?

— Подожди секунду, — попросил я.

У меня болел язык. Я не сводил глаз с Иш-Чель. Теперь она сменила цвет на красный, и Вега, находившаяся над ней и чуть левее, тоже заалела, а потом ниже появилась третья багровая звезда, их стало пять, девять, тринадцать, и эти точки начали сливаться… Я понял: это капли крови, которые капают с моего языка на сложенную петицию Оцелоту Один в Чреве небес. От ударов гигантского ствола черного дерева вибрировали камни.

— Джед? — донесся до меня голос Марены.

У меня все хорошо, попытался ответить я, но рот у меня полнился болью и кровью. Что-то я запамятовал. Не волнуйся, хотел произнести я, вообще-то у меня все распрекрасно. Возникло ощущение, что я вот-вот отключусь, словно после бессонных суток, и одновременно во всем теле чувствовалась легкость. Я вдохнул струю загустевшего воздуха. Чего в нем только не намешано — дым жертвоприношений, запахи дикого табака, гераниевых почек, паленой кожи, кинзы, каучука, пузырящихся кристаллов копаловой смолы и еще один сильный аромат из прошлого, счастливого прошлого, ах вот оно что — шоколад…

Постой.

Я забыл кое о чем — не…

Мы протащили терниевую бечевку через наш язык, сожгли ее, выползли через дверь, поднялись на пять ступенек и встали на краю великой жертвенной лестницы. Смеющиеся люди, ишиане, подтянулись поближе и начали отсчет, вернее — подсчет, толпа словно пульсировала с каждой цифрой, крутя парадными щитами — те были украшены перьями, и когда поворачивались то одной, то другой стороной, человеческое поле меняло цвет с холодного красного на сине-зеленый, а потом снова на красный, и так без конца.

Черт. Мы ничего этого не предвидели.

Я имел довольно четкое представление о том, как выглядел дворец, но в реальности он оказался совершенно иным. Сперва я даже подумал, будто наша волна промахнулась мимо Иша и я попал в древнее королевство Кхмер или, скажем, в Атлантиду, а может, в будущее, на чужую планету… Ну-ка, Джед, сориентируйся. Вот там пик с расщелиной — это Сан-Энеро. Только он весь застроенный и… эх. За золотыми завитками жертвенных перьев мир то пропадал из вида, то вновь появлялся. Где-то внизу вскрикнул купологоловый пленник, но этот звук тут же замер — его прервал кудахтающий всхлип.

Е-мое, значит, все-таки получилось.

Я откинул назад голову и проглотил набравшуюся в рот кровь. Es delicioso, подумал я, столько слоев вкуса — масло сахарной кукурузы, медь, умами, морская вода… лучше этого нет ничего в мире, она струится из темно-пурпурной вены, мгновенно превращается в алую, медленно смягчается до охры, переходит в черный аметист и наконец сворачивается в мягкие комочки, которые просто насыщены пикантным ароматом…

«М’аш эче? Кто ты? Ты один из четырех сотен?»

Что?

Кхе.

Что это такое было?