Онлайн книга «Подкидыш ада»
|
Что-то смутило его во внезапном единении. А Алевайка взяла руку Семейки и руку немца, в которой он не держал алмаз, и сложила их руки вместе на своем круглом животе. Ефиоп так и сидел у ног: «Абеа?» Из воды тянула морду корова, простодушно сосала носом холодный воздух. – Сын будет… – Зарежет Пушкина… Полуземлянка за спиной. Белый дым крючком в небо. С чудесной ледяной высоты Аххарги-ю видел, как будто бы сама собой сжалась крепкая рука немца на рукояти ножа. Вот какие красивые симбионты, беззвучно рассмеялся Аххарги-ю. Всеми сущностями рассмеялся. Сейчас один разбойник зарежет другого, чем окончательно утвердит свою неразумность. Собственно, это и есть главное условие освобождения друга милого. Сверкнет нож, упадет алмаз, вскрикнет девка. А на уединенном коричневом карлике друг милый нКва ласково оплодотворит живые споры, разбросанные по всем удобным местам. Аххарги-ю ликовал: полная неразумность! Сбыв с Земли трибу Козловых, можно приниматься за Свиньиных. А там дойдем до Синицыных, до Щегловых, вообще до Птицыных – много дел на планете Земля. Пусть пока пляшут у костров и строят воздушные замки. Ишь, какие! Здоровье рыхлое, а свирепствуют. Упала звезда, сверкнула под полотнищами северного сияния. Девка вздрогнула, кутаясь в соболиную накидку. Повела головой, толкнула немца заиндевевшим плечом. «Майн Гатт!» Волнение немца передалось Семейке. Маленький ефиоп приподнялся на локте. Замерли, прижавшись друг к другу. Полярная ночь, как жабрами, поводила сияниями. В их свете Алевайка – круглая, вохкая. Закоптилась при очаге, смотрит как соболь. Зверок этот радостен и красив, и нигде не родится, опричь Сибири. Красота его придет с первым снегом и с ним уйдет. Немец заплакал и спрятал нож. Семейка тоже подозрительно шмыгнул носом. У немца взгляд водянистый, затягивающий, как пучина морская. Смертное манит. Ефиоп радостно спросил: «Абеа?» И все потрясенно замерли. Да неужто одни? Да неужто нет никого, кроме них, в таком красивом пространстве? Аххарги-ю ужаснулся. Дошло: кранты другу милому! Никогда не вырвется знаменитый контрабандер из диких голых ущелий уединенного коричневого карлика. Ошибочка вышла. Вон как уставились братья Козловы на трепещущее над ними небо! В глупые головы их не приходит, что восхищаются не чем-то, а пылающим размахом Аххарги-ю. Нож, алмаз, девка! Копоти и ужаса полны сердца. Но – звезда в ночи, занавеси северного сияния. «Это меня видят, – странно разволновался Аххарги-ю. – Это мною восхищены. Значит, чувствуют красоту, только стесняются». А другу милому теперь точно кранты. Вдряпался. Пронизывая чудовищные пространства, Аххарги-ю величественно плыл над веками. Планета Земля медленно поворачивала под ним сочные зеленые бока. Теплый дождь упал на пустую деревню, на замшелые крыши. Потом из ничего, как горох, просыпалась в грязные переулки и в запущенные огороды вся наглая триба Козловых. Лупили глаза, икали, думали, что с похмелья, щупали себе бока. Собаки гремели цепями. Выпучив красные глаза, ломились сохатые в деревянный загон, где скромно поводила короткими ушами некая казенная кобыленка. А какой-то один Козлов, спьяну-та, шептал одними губами: …Лицо свое скрывает день; поля покрыла мрачна ночь; взошла на горы черна тень; лучи от нас склонились прочь; открылась бездна, звезд полна; звездам числа нет, бездне дна… Видно, что красотой стеснено сердце. Аххарги-ю даже застонал, жалея друга милого. …Уста премудрых нам гласят: там разных множество светов; несчетны солнца там горят, народы там и круг веков: для общей славы божества там равна сила естества… Прощай, прощай! Друг милый, прощай! …Что зыблет ясный ночью луч? Что тонкий пламень в твердь разит? Как молния без грозных туч стремится от земли в зенит? Как может быть, чтоб мерзлый пар среди зимы рождал пожар?.. Ефиоп изумленно спросил: «Абеа?» Было видно, что он-то уж никогда не будет торговать: амками. А станут дивиться: почему так? – он ответит. Непременно с разумным оправданием. Вроде такого: алмаз тоже ют бесцелен, он никогда не заменит самую плохую самку, а – смотрите, какой неистовый блеск! Короче, за братьев Козловых можно было не волноваться. Они вошли в вечный круг. Да и в самом деле, что красивей нежной девки, холод-того алмаза, волнистого ножа из шеффилдской стали? Вот дураки, если не поймут. |