Онлайн книга «Время нарушать запреты»
Культура Сеньке понравилась до чертиков. А просвещенье – и того больше. Два года катался как сыр в масле. Дудел в дудку, зевал на лекциях, девок портил или улучшал, смотря с какой стороны на девку смотреть. Зачеты-экзамены сдавал ни шатко ни валко. Наладил нужные знакомства, к людям подходил весело, но с уважением; люди платили озорному, лукавому хлопцу ответной симпатией. Подрабатывал в Зяминой команде, радуя мать-отца финансовой самостоятельностью. Обзавелся прозвищем «Джип Чероки» – матерно ругаться не любил, а посему там, где иной вставил бы «Твою мать!» или чего похлеще, позабористей, вставлял безобидное, но вкусное: – Ать, джип-чероки, разрули малина! В сентябре, на третьем курсе, отправили студента Бурсака в окрестности райцентра Ольшаны, в село Терновцы, на сельхозработы. Такой, значит, себе месяц смычки города с деревней. Там Сенькино счастье под откос и ушло. 2 «Лазик» тормознул на краю села и уныло чихнул. Трехэтажная, как брань зоотехника, домовина общаги навевала отчаяние. Серый, в морщинах и складках, бетон был похож на шкуру дохлого слона. Крышу венчал косой православный крест телеантенны – насест воронья. Разевая клювы, птицы хором глумились над городскими байстрюками. Студентов встретили пыль и запустение. В комнатах из всей мебели обнаружилась лишь паутина по углам. Даже вездесущих монстров – панцир-кроватей со скрипучей сеткой – и тех не было. Озадаченный руководитель открыл сезон охоты на коменданта, а молодежь, пользуясь отсутствием начальства, прямо на крыльце откупорила прихваченные в дорогу «огнетушители». «Агдам» – это хорошо, – думал Сенька, употребляя из горла законную порцию портвейна. – И до самогона местного доберемся, никуда он, джип-чероки, не денется. А вот как тут, интересно, насчет девок?» Бурсак однозначно намеревался превратить смычку в случку. Воображение рисовало ядреную и податливую деваху, ночь, сеновал, в прорехи крыши хитро подмигивают звезды, шепча на общегалактическом: «Дас ист фантастиш!..» Даешь разнузданную эротику на лоне природы! А иначе какого рожна было сюда ехать? Спустя час объявился руководитель, волоча за собой коменданта. Деда словно за шкирку извлекли со съемок какой-нибудь «Поднятой целины»: куцый пиджачишко, широченные галифе времен батьки Махно, сапоги «гармонью» и антикварный картуз набекрень. На лацкане дедова пиджака сиял орден Трудового Красного Знамени. Сенька и не подозревал, что подобные экземпляры еще топчут нашу грешную землю. – В конце концов, Николай Гаврилович!.. мы не намерены!.. мы настаиваем… – Угу, настаиваем… на корочках, на облепихе… – невпопад отзывался старый хрыч. Гремя ключами, комендант открыл кладовку. Напялив очки с дужкой, скрепленной изолентой, начал строго по списку выдавать: кровати (быльца – отдельно, сетки – отдельно), полосатые матрасы, ветхие простыни и наволочки, одеяла, подушки, хромые стулья, тумбочки… Обустройство быта заняло все время до обеда. Голодные и веселые, студенты отправились в столовую. Работы сегодня, как разузнал пронырливый Тоха с методического, не предвиделось, и народ живо настроился в до-мажор. Обед «по-селянски» вызвал желудочный экстаз. Наваристый борщ с ломтями говядины, безумных размеров миска, где плавал в жиру гуляш с картошкой, стакан сметаны из чистых сливок, белых, как вишневый цвет, и ягодный компот. В раю, пожалуй, кормят проще. Набив животы, культуртрегеры со вкусом выкурили по сигаретке. – Айда? – спросил Тоха, горя любопытством. Народ согласился. Из здешних достопримечательностей удалось осмотреть сельмаг «Продукты», где хранился стратегический запас вермишели и коньяка «Десна». Через дорогу от магазина куры и гуси квохтали под запертым на замок амбаром с вывеской «Клуб». Двери амбара украшал декрет местной власти, написанный от руки: «Танцы у понедилок, середу та п'ятныцю з 20:00. Драцца на вулыци!» Рыжий кочет наседал на черного, подтверждая ситуацию. «Здесь и будем девок окучивать, – решил Сенька. – Главное – на улицу поодиночке не выходить, чтоб не драцца. Иначе местные рожу начистят…» Вернувшись в общагу, Бурсак до ужина продрых без задних ног, копя силы для грядущих подвигов на ниве секса. И снилась Джипу Чероки девушка его мечты. Не девка, не телка, не чувиха или бабец – язык не поворачивался оскорбить мечту противным словцом. – Пойдешь со мной? – улыбнувшись Сеньке, спросила мечта. – Да! Да! Пойду! – вострубил Джип Чероки… И проснулся от дружного хохота. Оказалось, пока он спал, в комнату заявился комендант. – Ну шо, хлопцы? Хто из вас по бабской части главный угодник? Соседи дружно указали на спящего Бурсака. – Значитца, тебе, белявый, и работать с ихней братией, – решил дед. – Коров пасти пойдешь. Тут-то Сенька и завопил со страстной истомой: «Да! Да! Пойду!» 3 В пастухи, кроме Сеньки, определили Тоху-проныру и Валерку Длинного. Остальных подрядили рыть котлован под новую школу, так что троице выпал счастливый билет. Жаль, танцы накрывались медным тазом – жить пастухам, как сообщил вредный дед, придется отдельно, на хуторах. Оттуда до скотофермы и пастбищ ближе. – Не печалься, Джип! У тебя телок будет вайлом! – подначивали остряки. – Ты их кнутом, кнутом – и в кусты… Отужинав, парни под руководством неутомимого коменданта вышли за околицу. И побрели в степь. Шагать вдоль проселка, плохо различимого в сумерках, пришлось далеченько. Лямки рюкзака, собранного впопыхах, быстро натерли плечи. Раздражал дед: фыркая в усы, он без продыху бубнил о люцерне, товарище Троцком, своем внуке Мыколе, названном в честь деда-орденоносца, яблоневом саде, куда коров гонять не след, какой-то бедовой Гальке, которой только попадись на зубок… Наконец Тоху, обессиленного дедовой болтовней, оставили на попечение дородной молодицы, а Длинного вверили заботам пасечника, похожего на столяра Джузеппе Сизый Нос. Бурсак плелся за комендантом, завидуя приятелям. Одного, глядишь, хозяйка пригреет, другого пасечник медовухой как пить дать угостит. А ты топай незнамо куда… Впереди, зеленый и дохлый, мелькнул свет в окошке. Лишь подойдя вплотную, Сенька разглядел избу-раскоряку, огороженную косым плетнем. Колья украшали горшки и лаковые макитры. Ветер качал в окне прозрачную от ветхости занавеску, выкрашенную в цвет болотной ряски. – Отчиняй, Никифоровна! Постояльца тебе привел, как обещался… Дверь отворилась с душераздирающим скрипом. – Ты б еще в полночь заявился, Мыкола! Добрые люди спят давно… На пороге возникла дряхлая, но вполне бодрая карга, грозя деду клюкой. |