Онлайн книга «Время нарушать запреты»
– Михал! Ждать здесь, никого не подпускать! Я поправил шапку, стряхнул снег с плеча. Все-таки на свадьбу идем! – Первый десяток – со мной! Те, что толпились у дверей, сразу догадались – отбежали в сторону, пытаясь спрятаться в промозглой ночной темноте. Я усмехнулся – пусть! Кто-то должен остаться, чтобы поведать остальным… Я обернулся, махнул рукой: – Всех, кто выскочит, – рубить в пень! И найдите соломы… – А девки, пан сотник? – послышался чей-то обиженный голос. Вэй, кому что, а курци просо! Конечно, хлопцы рады развлечься, но задерживаться нельзя. Того и гляди, иные гости на свадьбу пожалуют. – С собой захватим, – решил я. – Все одно привал делать. Михал, отберешь двух, посмазливей, для пана. – Ну, это как водится! Итак, сегодня в замке у моего славного пана будут новые гостьи. А заодно Гринь Чумак порадуется. Тоже доброе дело! Я вынул шаблю и шагнул на порог. В лицо пахнуло теплом и запахом браги. На миг стало не по себе. Какими бы ни были те, что сейчас погибнут, они все-таки люди, созданья Б-жьи! И свадьба – Б-жье дело! Но тут вспомнилось. Нет, не вспомнилось! Я никогда этого не забывал! Никогда! …Рахиль, старшая сестра, высокая, черноглазая, первая красавица в семье. У нее тоже должна была быть свадьба – всего через неделю. И жених славный – Лев Акаем, отцов ученик. Добрый парень, он как раз из Кракова вернулся, хотел стать меламедом в нашем хедере. Его зарубили на глазах у сестры. А ее насиловали – долго, целой толпой. Сначала она кричала, потом затихла… Я поправил шапку и горько усмехнулся. Горе вам, дщери Вавилонские! * * * Девка плясала на снегу – голая, в одном венке с яркими лентами. На шее звенело монисто с тяжелыми дукатами, босые ноги проваливались в снег. – Давай, давай, сучонка! Пока пляшешь – жива будешь! Хлопцы разошлись не на шутку. Кто-то свистел в такт, кто-то об заклад бился – долго ли еще пропляшет. Остальные ее подруги лежали рядом – нагие, бесстыдно раскинув ноги. Им уже не плясать. Я отвернулся. Иногда самому становится тошно. Но делать нечего – вырастил волков. В ушах до сих пор стоял вой, отчаянный вой сгоравших заживо. И дух – знакомый дух горящей плоти. – Жги, жги, стерва! Пан сотник, может, с собой возьмем? Крепкая, одной на всех хватит! Я не удержался – обернулся. Девка (кажется, подруга невесты, не упомню уже) не кричала, не выла – тоненько повизгивала. В глазах не было ничего – даже страха. Но она продолжала плясать, истово, не останавливаясь ни на миг. Да, жажда жизни сильнее всего – боли, страха, стыда. Даже сейчас, избитая, опозоренная, она все еще хочет жить… А красивая девка! Жалко? Нет, не жалко. И брать с собой ее нельзя. Пану она – такая – уже не нужна, в маетке посторонним не место. Ну что ж… Кони отдохнули, пора и домой. Но сначала… – Михал! Хлопец подбежал, широко ухмыляясь. В руке звенело монисто – такое же, как на девке, с тяжелыми старинными дукатами. – Пан сотник? – Невесту сюда! Оксану! – Гы! – И не «гы!» – оборвал я. – Обходиться вежливо! Понял? Михал почесал затылок, но спорить, ясное дело, не стал. – А вы, хлопцы, собирайтесь! И эту… Побыстрее! Девка словно догадалась – пошатнулась, упала в снег, с трудом приподняла голову. Крик – хриплый, страшный. – Пан сотник! А может, отпустим? Пусть бегит! Доберется – ее счастье! Доберется! Десять верст – голой, по морозу! – Быстрее! – повторил я и, не оглядываясь, пошел к лошадям. В уши вновь ударил крик – ударил, оборвался. Все! Отплясала! У лошадей скучал постовой, не иначе, проклиная свой удел; неподалеку кулями лежали связанные гостьи. Эти еще попляшут в замке, жаль, мы не увидим… – Вот она, пан сотник! Тогда, в хате, я не успел толком рассмотреть невесту. До того ли было? Теперь… Теперь смотреть на нее не хотелось. Девка как девка, только на голове не венок – очипок с завязанной лентой. Как раз завязывали, когда мы вошли. – Ты Оксана? Невеста Гриня Кириченко? Она не ответила. В глазах была пустота – такая же, как у той девки. – Сомлела она, пан сотник! Я пригляделся. Не сомлела – хуже. Ее вытащили из хаты прежде, чем мы взялись за шабли, но и того, что она видела, хватило. – Да ничего, пан сотник! Чумак не в обиде будет! Михал вновь ухмылялся. И вправду, забава – невесту из-под венца увезти! Невесту увезти, жениха под потолком на собственном кушаке подвесить… Белые губы шевельнулись, в глазах промелькнуло что-то осмысленное, ясное. – Ироды! Ироды… Ее разум уходил – в темную глубину, в пропасть, откуда нет возврата. Да, не порадуется Гринь! И она не простит. Ведь там, в хате, вся ее родня осталась!.. – Отойдите! Все! На двадцать шагов! Живо! Хлопцы удивленно переглянулись, Михал хмыкнул. Нетерпеливо заржали кони – застоялись, пора ехать… Я подождал, прикрыл веки. Прочь, Тени! Теперь перед глазами была белизна и неясный размытый силуэт с темным пятном возле сердца. Ее душа – и ее безумие. Страх можно прогнать, но это не страх, это хуже. Значит, обычные средства не годятся. Остается одно – Имя Тосефет, Великое Добавление. Клочья чужой души прогонят безумие, станут частью ее самой… Да, станут. И больше не будет Оксаны, Чумаковой невесты. Будет кто-то другой… и Оксана. Теперь – не спутать, правильно подобрать слова. Когда-то раввин Лев из Праги пошутил: наклеил бумажку с Именем на обычную глиняную кадку – и получил голема. И мой хозяин тоже пошутил – сотворил пана Пшеключицкого. До сих пор не знаю из чего – из кадки, из бревна или из свежего трупа. Удобно – за креслом стоит и золота не просит! Пора! Слова проступали на белизне – угловатые черные буквы. Справа налево, одна за другой. Чернота исчезала, сменяясь серостью. Словно кокон охватывал душу. Есть! Теперь последнее, но очень важное. Я открыл глаза. Белизна исчезла, исчезли черные буквы. Передо мной стояла кукла – живой голем с пустыми глазами. Нижняя губа отвисла, в уголке рта скопилась слюна… |