Книга Джампер. История Гриффина, страница 40 – Стивен Гулд

Она в последний раз взглянула на мой рисунок, и мы вновь обменялись альбомами.

Эвэ ненавидела Нью-Джерси, ей пришлось переехать туда из северной части Нью-Йорка прошлым летом. Ее отец — инженер-химик, мать преподавала искусство в средней школе, такие профессии всегда ненадежны, так как финансирование искусствоведов урезается в первую очередь. Старший брат Эвэ, Патрик, учился на первом курсе Принстона, а еще у нее была собака неопределенной породы по кличке Козявка. Она хотела пойти учиться в художественную школу в Нью-Йорке, когда закончит гимназию, через два года. Нынешний бойфренд упрашивал ее не соглашаться на эту поездку просто потому, что хотел пойти с ней на вечеринку, а поскольку она все-таки уехала, они расстались.

— Хотя, если честно, он уже был на пути к статусу «экс» задолго до поездки. Например, он называл мои рисунки «комиксами» и еще хотел, чтобы я нарисовала его голым.

Все это я узнал за десять минут, еще до того, как мы приступили к нашему кофе. За кофе ей удалось вытянуть из меня, что я путешествую один, а мои родители умерли.

— Ой! — Ее рот открылся и закрылся, словно она пыталась и не смогла найти подходящие слова.

Я поднял руку.

— Ужасно по ним тоскую. Прошло шесть — ой, даже семь лет. Если не возражаешь, оставим эту тему. Лучше расскажи, что ты повидала в Париже. А еще лучше, — я постучал пальцем по ее альбому, — покажи.

Это сработало. Поскольку мой альбом был тем же самым, что я брал с собой в Париж, мы могли даже сравнить наши рисунки.

Я тронул изображение Сены, бегущей под Пон-Нёф, и сказал:

— Мне очень нравится, как ты передала реку вот здесь, возле Иль-де-ля-Сите. Она как живая — а моя больше напоминает асфальт.

— И как часто ты пишешь воду?

— Не очень, получается асфальт, как видишь.

— Практикуйся. Вот и вся хитрость. Пусть десять следующих эскизов будут изображать воду. Готова поспорить, ты наконец поймешь, в чем фишка. На мизинчик!

— На мизинчик? Это что такое?

— Мы должны пожать друг другу мизинцы, чтобы закрепить сделку.

— Какую еще сделку? А ты что готова сделать? Со своей стороны?

Она удивленно посмотрела на меня.

— О, да! Думаю, это честно. Но это ведь я говорю тебе, что делать, так что свое условие ты выдвигаешь сам.

Я немного подумал.

— Хорошо. Я сделаю десять рисунков воды, а ты позволишь мне нарисовать тебя в Лондоне. В воскресенье.

— Ты будешь в Лондоне?

— Могу попробовать.

— А как ты собрался меня рисовать? — спросила она, нахмурившись, и я понял, что она вспомнила своего бывшего парня.

— Полностью одетой, на людях, но придется пожертвовать пальто. Где-нибудь в парке, допустим.

— Мы остановимся в «Бест Вестерн Свис с коттедж», но я понятия не имею, где это.

— Видимо, рядом со станцией «Свисс коттедж». Это район в Кэмдене. Недалеко от «Риджентс-парк». Я зайду за тобой днем в воскресенье.

— Ла-а-адно. По-моему, у нас куплены билеты в театр, так что не откладывай на поздний вечер, — сказала она. Затем сняла одну из своих митенок и согнула мизинец крючком, обхватив им мой, крепко тряхнула и отпустила со словами: — Давай бум.

— Чего?

— Кулак сожми!

Я сделал, как она сказала, и она стукнула своим кулаком по моему, сказав:

— Бум.

— Ты больная!

Она утвердительно тряхнула головой:

— Ага.

В Пхукете потрясающая вода, чудесных оттенков голубого и зеленого, спокойная, но постоянно в движении. Первые наброски я сделал на острове Ко Бон, перемещаясь с подветренной стороны. Работал я цветными карандашами, которыми пользовался редко, но мне претила мысль о переходе от глубокой воды к отмели, выполненном одним грифелем.

Затем я приступил к Темзе, но в городе оказалось скучно — ряд за рядом стоят дома с окнами на воду. Я вернулся в Оксфорд и шмыгал между туристами, пока не нашел славное местечко возле моста Магдалены, где стал рисовать людей, проплывавших на плоскодонках под арочными сводами.

Подумал, не прыгнуть ли в Оахаку, но это причинило бы слишком много боли. Так что решил провести немного времени на детском пляже в Ла Холлье, рисуя морских львов, выбирающихся на песок из воды, или волны, разбивающиеся о волнорез.

День был серый, мрачный, и океан — точно такой же. Графитовый карандаш отлично подошел для такой воды. Монохром.

Перед тем как удалиться, я вошел в будку телефона-автомата и позвонил в окружное отделение ФБР Сан-Диего.

— Мне бы хотелось поговорить с тем, кто занимается делом об убийстве 16 марта шести агентов миграционной службы.

Женщина, снявшая трубку, спросила:

— А как вас зовут?

— Гриффин О’Коннер. На прошлой неделе я присылал кое-какую информацию. По почте.

— Вот как. Минутку, пожалуйста.

Я слушал музыку режима ожидания в течение двадцати секунд. И уже собрался повесить трубку, когда послышался мужской голос. Фоновый шум был уже другим.

— Алло! Гриффин О’Коннер!

— Да.

— А, хорошо. Я специальный агент Проктор. Одну секунду — мне переадресовали вызов на сотовый.

Шум на заднем плане стал тише.

— Так, теперь получше будет слышно. Ты где?

— Я уверен, ваше отделение уже сообщило вам номер телефона и местоположение автомата.

Некоторое время Проктор молчал, затем усмехнулся.

— Ну да. Я получил твое письмо. Очень было интересно.

— Это дало какие-то результаты?

— Возможно. Но вызвало массу вопросов. Например, что заставляет тебя думать, будто этот Кемп замешан в убийстве на ранчо Сэма Коултона?

Я раздумывал, что ему сказать, а что оставить при себе. Всю ли выложить правду или только большую часть. Те люди, которым правда могла навредить, были уже мертвы.

Но может, она навредит тем, кому я желаю смерти?

— Кемп разговаривал со мной оттуда. По телефону. Он велел прибыть на ранчо, сказал, что иначе убьет Сэма и Консуэло. Я испугался, поэтому позвонил в миграционную службу и вызвал шерифа. Да, — добавил я резко, — я наврал миграционке, что там толпа нелегалов, но я рассчитывал, что чем больше народу, тем меньше шанс, что кого-нибудь… — Я сделал глубокий вдох. — …И поэтому соврал.

— И этот Кемп был в ту ночь, когда убили твоих родителей?

— Точно.

— Где связь, Гриффин? Что ему надо?

— Меня. Я и есть связующее звено. Он за мной охотится, хочет убить.

— Почему? Он мог прикончить тебя в доме твоих родителей, верно?