Онлайн книга «Копье чужой судьбы»
– Больше ничего? – спросил Дуло. – Не знаю, порадую или нет… Я кое-что нашел на жемчужинах, что подобрал в кабинете у твоей жены. – Отпечатки? – Ну, это слишком… Фрагменты, точнее – фрагментики отпечатков. Поверхность жемчужины маленькая, сильно изогнута. Глобальные признаки разрозненны: где дельта, где ядро – непонятно. Дело упрощается тем, что ожерелье обычно трогают двумя пальцами: большим и указательным. Реже – средним. – Короче, полная безнадега. – Почему же! – Тимофеев почесал лысину. – Существует методика, по которой фрагменты собираются воедино. Один только минус: подобная реконструкция не является уликой. – К черту улику. Дай хоть что-нибудь, за что я смогу зацепиться. Валерий Иванович улыбнулся: – Знал, что ты так и скажешь, поэтому начал работать. – Когда соберешь воедино? – Дату не назову, но буду стараться. – Тимофеев развел руками. – В общих чертах – все. Глава 16
Самое дорогое из того, что осталось Тимофеев ушел. Сергей тоже собрался выйти из кабинета, потом передумал и вернулся к столу. Взял телефон, намереваясь позвонить Полине, но и этого делать не стал. Какая-то мысль крутилась в его голове, что-то, что он точно хотел сделать, но не успел. Вспомнив наконец, что забыл про перевод из дневника немецкого летчика, достал из папки пару листков. Сел в кресло и стал читать. Вторник, 27 февраля 1945 года Сегодня в шесть утра сообщили, что меня вызывает генерал Дайхман. Я зашел на командный пункт, после чего взял «Шторьх» и вылетел в Берлин. Я не знал, с какой целью меня вызвали, однако предполагал, что речь пойдет о награде. Два дня назад из Берлина вернулись Кетлер и Фладе, которым вручили Рыцарские кресты. В личной беседе со мной Фладе высказался об этом весьма резко. Я промолчал, но внутренне его поддержал. Конец войны предрешен. Позади – гибель товарищей и потери. Впереди – ужасный итог. Все, что осталось нам, – только ждать, остальное, в том числе награды, – бессмысленно. Перед вылетом, ожидая заправки «Шторьха», я зашел в нашу столовую выпить кофе. Кто-то включил радио, транслировали спектакль. Главную роль играла Анна Хиппиус. Я чуть не сошел с ума. Мне хотелось удержать каждый звук любимого голоса. В тот момент я был абсолютно уверен, что все это не случайно, Анна знает: вскоре я прибуду в Берлин, и нас ожидает встреча. Вот уже три недели я не получал от нее вестей. Все это время перечитывал последнее послание Анны. «Я хочу тебя видеть, хочу тебя видеть…» – писала она. И я повторял: «Господи, только бы ты осталась жива». Мой самолет приземлился на аэродроме в Гатове. В зале, где я ждал машину, на стене висели военные и партийные флаги рейха со свастикой – символы единства партии с армией. В том, что это уже не так, мне пришлось убедиться по дороге в Берлин. Оборонительные сооружения для отступающих войск были построены без учета тактических требований. Вокруг города – множество противотанковых препятствий, от которых не было толку, они мешали передвижению своих же войск. Я сам видел, как ополченцы кирками разрушали одно из таких сооружений. На улицах Берлина хаотично строились баррикады. Не было и намека на четкое планирование. Я рассчитывал увидеть готовность к обороне, какой ее обычно изображают историки или писатели, а увидел обычную сутолоку. Людей, занятых своими повседневными заботами. По прибытии в Рейхсканцелярию генерал вручил мне «Дубовые листья» [2] и предписание оставаться в Берлине до нового назначения. Для проживания я получил две комнаты в бывшем посольстве Югославии. Теперь мне предстояло главное – отыскать Анну. Чтобы добраться до Шпандау, где она жила в последнее время, мне пришлось снова взять машину, однако на этот раз без водителя, поскольку я не знал, как долго там задержусь. На протяжении всего пути я с горечью наблюдал последствия прошедших бомбардировок. Город на четверть лежал в руинах. Сгоревший купол Винтергартена, замусоренная, в завалах, Фридрихштрассе. Я остановился у входа в универмаг «Герти», он был закрыт. На другой стороне улицы у стены стояла беженка со свертком в руках. Я перешел улицу и поинтересовался, что она продает. Оказалось – черные атласные туфли с пряжками из камней. По счастью, оказался нужный размер, и я их купил. На трамвайной остановке толпились люди. Трамваи, отъезжая, издавали пронзительные звонки. Подавляющее большинство прохожих – военные. Серая форма заполонила улицы. Я сел в автомобиль, миновал Хэнингсдорф, скоро показались первые виллы Шпандау. Разрушения, которые претерпел этот район Берлина во время ночной бомбежки, были катастрофическими. Горящие здания окружали солдаты из подразделения гитлерюгенда и пожарные. Добровольцы противовоздушной обороны собирали в деревянные ящики части разорванных тел, разбросанные по тротуарам и мостовой. Оставив машину, я подошел к месту, где еще недавно стоял дом Анны Хиппиус. Руины здания – дымящиеся камни и балки – вспыхивали от сильных порывов ветра. Сжимая в руках сверток с туфлями, я спросил солдата, стоящего в оцеплении: – В здании кто-нибудь уцелел? Приветственно козырнув, тот ответил: – Никак нет, герр офицер! Прямое попадание. Возвращаясь в Берлин, я спрашивал себя, почему Бог не услышал мои молитвы. Все это время я просил: только бы Анна осталась жива. Только бы осталась жива. Почему он отнял у меня самое дорогое из того, что осталось? – Жаль… – тихо сказал Дуло. Он достал блокнот и ручку, записал два имени: Мишель Пиньера и Вальтер Штейнхофф. Ниже пометил – сделать запрос. Рыжий шпиц проковылял мимо веранды. – Цыц, Рыжик, цыц, – обронила Маргарита Владимировна. Рыжик замер и удивленно уставился на хозяйку, потом сел и начал чесать лапой ухо. Маргарита Владимировна дошла до ворот, открыла калитку. Во двор зашел плотный мужчина в кепке: – Привет, мам. – Он взглянул на собаку. – Хрюкнул бы для приличия. Никакого толка от этой шавки. Рыжик перестал чесать ухо и посмотрел на хозяйку. Та взяла его на руки. – Оставь собаку в покое. – Зачем звонила? – С ремонтом чего надумал? Пристроечку разломал и все бросил. – Денег нет. Не на что строить. Они вошли в дом. Маргарита Владимировна отпустила шпица, подошла к плите и включила конфорку. Поставила на нее кастрюлю, достала из шкафа хлеб. |