Книга Сталь остается, страница 40 – Ричард Морган

Конечно, во времена отца шаман простаивал на ступеньках всю ночь. Но тогда он пользовался всеобщим уважением. Тогда те самые детишки, что изгоняли Инпрпрала из лагеря, приносили шаману пищу, вино и одеяла, дабы облегчить ночное бдение. А следом за ними приходили молодые воины, робко испрашивавшие совета, как привлечь внимание той или иной девчонки, как сторговать коня или меч, как уладить какой-нибудь спорный вопрос чести или исполнить правильно ритуал.

Но Олган давно ушел по Небесному Пути, а прежнего уважения нет и не будет. Бди хоть всю ночь — если кто и появится, то какой-нибудь забредший отлить пьянчужка, и дождешься от него лишь бессвязного пьяного откровения. После возвращения Эгара с юга старых традиций уже никто не придерживался. Не осталось ни чести, ни обычаев, ни уважения. Ишлин-Ичан манил и дразнил, молодые люди часто бывали там, а девчонки в поселке вели себя как шлюхи. Никто не желал искать совета у шамана; люди с бо́льшим интересом слушали сказки про юг от побывавших там скаранаков, как будто поездка за горизонт и оттуда считалась уже каким-то достижением.

И вот теперь жалкому недотепе захотелось поговорить о своих снах.

Полтар усадил гостя, задернул штору и сел сам, всем видом изобразив готовность терпеливо слушать.

— Сны есть путь к высотам, с коих открываются далекие дали, — устало начал он. — Однако не все предстает перед нами в истинном виде. Скала может показаться лошадью и всадником, река — стеклянными бусинками. Скажи, что ты видел.

— Это было за стоянкой. Ночью. — Эргунд явно чувствовал себя не в своей тарелке. Полтар знал, что брат вождя — человек простоватый, прагматичный, занимавшийся только скотом и ничего в своей жизни менять не собиравшийся. — Вышел я, ну… отлить. Погода стояла теплая, вроде как весной или, может, даже летом. Я и вышел-то босой. Ну вот. Шел я, шел, пока не нашел хорошее местечко.

— Хорошее местечко, чтобы отлить?

— Ну да, вроде бы так. А потом обернулся, смотрю — огней нет, и даже отсветов на небе не видно. Небо было облачное, так и что и Обруча не видать. И ветер холодный дует и дует, прямо свистит в ушах. А в траве что-то, и оно за мной наблюдает.

— Наблюдает?

— Я вроде как почувствовал, что кто-то смотрит. Сначала ничего, даже внимания не обратил — у меня ж с собой нож. И еще я почему-то решил, что это волк, а они человека не тронут, если только сильно не оголодают, когда год плохой. — Эргунд опустил глаза и повернул вверх ладонями руки, словно пытаясь что-то на них прочесть. — Потом я его увидел. Увидел глаза в темноте, и точно, как и думал, глаза были волчьи, только как-то уж больно высоко над травой, футов на пять от земли. — Он поежился. Попытался — весьма неубедительно — выдавить улыбку. — В жизни такого волчару не видывал.

Полтар хмыкнул. В степи, если верить рассказам, чего только не встретишь: от шакалов до пауков размером с коня. Так что громадный волк — не большая диковинка.

— Ну, я начинаю немножко беспокоиться. Вытаскиваю нож, отступаю, и тут это… выходит из темноты и прямиком ко мне.

— И что это было? Волк?

— Он самый. То есть… Нет… — Эргунд замялся. — Ну, выглядело оно как волк. Даже, думаю, волчица. Но шла она ко мне на задних лапах! Как дрессированные собаки в Ишлин-Ичане. Ну те, которых обучают просить подаяние. Только куда здоровей. Ростом с человека.

— Волк на тебя напал?

Эргунд покачал головой.

— Нет. Он со мной заговорил. То есть рот вроде бы и не открывался, но я слышал его голос в голове. Такое тихое ворчание. Как сейчас вижу, стоит передо мной на задних лапах, а передние протягивает, будто хочет, чтобы я их взял. Стоит и пялится мне в глаза. Близко. Я даже запах его чувствовал. Так близко, что он, если б захотел, мог меня облизать, будь оно неладно.

— Итак, что же он сказал?

— Сказал, чтоб я пошел к тебе. Мол, ты ждешь послания.

По спине пополз холодок. Полтар невольно поежился.

— Он назвал мое имя?

— Да. Сказал, что знает тебя, что ты ждешь второго послания.

Слова Келгрис там, в тесной комнатушке наверху. Слова из горла мертвой девки. «Я доставила послание от моего брата Хойрана, того самого, которого вы называете Уранном. И послание это таково: жди и смотри». Полтару вспомнилось все: и тягучий, ленивый тон того голоса, и обжигающая боль, когда лопнул сдавленный член, и ощущение полного бессилия. Воспоминание отдалось необъяснимым шевелением в паху.

Он облизал губы.

— Что ж, передай мне послание.

Эргунд снова опустил голову.

— Он сказал…

Силы как будто покинули кочевника, воздух вышел беззвучно. В груди у Полтара медленно застучало, но он стиснул зубы и ждал. Эргунд поднял наконец глаза, и теперь его лицо исказила страдальческая гримаса.

— Он сказал, что время моего брата как вождя племени пришло и ушло, — пробормотал скотовод.

Молчание тончайшей муслиновой накидкой опустилось на всех, кто был в алькове, и даже, наверное, за шторой. Полтар чувствовал, как оно растекается по венам, откладывается в ушах, вытесняет все прочее, заурядное и обыденное.

Он сидел, не шелохнувшись.

Гость открыл было рот, однако шаман остановил его коротким жестом и, поднявшись, вышел из ниши. Прислужник повернулся и тут же, увидев окаменевшее лицо Полтара, отложил инструмент.

— Хозяин?

— Нож, по-моему, затупился. Надо поточить. Сходи-ка к кузнецу Намдралу. Пусть займется. А еще лучше, пусть поищет для нас пару новых лезвий да и заточит их при тебе. Скажи, я рассчитаюсь с ним после обряда.

Прислужник нахмурился. Нож был остер, и оба это знали. А новые лезвия стоили недешево. Но спорить с Полтаром, как и ожидать объяснений, бессмысленно, а потому прислужник лишь послушно склонил голову.

— Как пожелаете, хозяин.

Полтар проводил его взглядом и, убедившись, что прислужник направился в нужном направлении, запахнул поплотнее занавесь и вернулся в альков. Брат вождя как раз вставал с лавки.

— Куда ты?

— Я… не надо было мне приходить. Это Грелла уговорила, сказала, мол, ты знаешь, что делать.

— Верно. Твоя жена права. Я знаю.

— Ну и?.. — скорчил гримасу Эргунд. — Что? Это все-таки было во сне?

— А тебе как кажется?

— Вроде бы так. Будто во сне…

— Но?

— Но… — Эргунд потряс головой, как буйвол, лишь наполовину оглушенный неопытным мясником. — Когда я проснулся, то увидел, что к ступням прилепилась трава. Она еще даже была сырая. Как будто я и впрямь выходил.

— Ты выходил, Эргунд.

— В такой-то холод? — Скотовод фыркнул, здравый смысл пробивался из-под пресса суеверного страха. — Да еще босиком? Ну уж нет. Я бы ноги обморозил. И пальцы бы уже почернели.