Онлайн книга «Найти свой остров»
|
– Яна, копии готовы? – Да, готовы. Нести? – Неси, конечно, ждем тебя. Симпатичная девушка в полицейской форме внесла кипу документов. – Вот, Макс, узнаешь? Моя дочка старшая. Закончила юрфак, и я ее сюда взял, чтоб под присмотром была. А то знаю я наших, как акулы, кружат вокруг… – Папа! – Яна смущенно покраснела. – Здравствуйте, дядя Макс. – А ведь выросла. – Матвеев с теплотой смотрит на девушку. – Быстро дети растут, да? Маринка-то моя в Лондоне науки грызет, Димке десять уже. – Неужто десять? – Замятин, кивком отослав дочь, придвинул к себе документы. – Ну да… тогда ему было пять. Вот бумаги, Яна их отсканировала, фотографии, протоколы – все здесь. В общем, разберетесь. Ребята, я сердечно рад за вас. – Спасибо, Володя. – Матвеев спрятал документы в Никин рюкзачок. – Мы тоже рады. Мне снилась та ночь, всю жизнь снилась, а я думал, что это сон. – Подсознание – такая штука, знаешь… – Да. Знать бы, что там еще сидит. Ведь из-за чего-то мать Кравцова убила, значит, был какой-то разговор и я его слышал. – Марина могла слышать. Тогда следователь не опросил ее – Людмила не отпиралась, дала показания, а потом в камере умерла – цирроз ее убил очень быстро. Но, я думаю, девочке было тогда уже двенадцать лет, она могла что-то видеть, слышать… Если она захочет с вами встретиться и поговорить, может, скажет вам. – Ты прав. Попробуем встретиться с ней. Надеюсь, не откажется. Распрощавшись с Замятиным, они вышли из здания и сели в машину. Ника достала из рюкзака копии и зашелестела, разыскивая снимки. – Вот, смотри, это она. С фотографии, сделанной, видимо, в день ареста, смотрит молодая еще женщина – но алкоголизм и болезнь наложили на нее свою печать. Распухшее лицо, заплывшие от синяков глаза, сломанный нос, спутанные волосы – и длинная, изящная шея, высокие скулы, брови вразлет. Когда-то она была красивой. – Я не помню ее, совсем. – Ника смотрит на фото и пытается почувствовать хоть что-то, но ощущает только пустоту. – Значит, я полька, как бабушка, как приемная мать – пусть наполовину, и звали меня Ника. Если сокращенно. Помнишь, мать говорила, что молила Бога вернуть ей дочку – и он это сделал, вместо одной Ники дал другую. А я не знаю, смогла бы я вот так принять чужого ребенка… – Димку-то приняла. – Так ведь Марек жив-здоров, так-то можно. А тут погибла дочь, минуту назад буквально, она у тебя на руках остывает, а ты берешь чужое дитя, и оно уже твое. Я не смогла бы. Я от горя потери просто покончила бы с собой, но не приняла бы чужого ребенка просто потому, что мне нужен мой собственный. Я плохой человек, наверное. – Никуша, не надо так. – Матвеев обнимает ее, прижимает к себе. – Ты славный человек, ты моя сестра. И я… так рад, правда. Я все эти дни радовался как идиот – что мы есть друг у друга снова. – Я тоже. Давай поедем к Марине, вот адрес. – Без звонка? – Пока найдем, пока она что-то решит… Если она нас примет, то примет, если откажется – так тому и быть, но я хочу поговорить с ней сейчас. – Поехали. Говори адрес, я навигатор запрограммирую. Они снова мчатся по улицам, где смешалось старое и новое, и у Ники снова возникает чувство, что кровь, пролитая у этих старых стен, еще здесь – свежая, дымящаяся… Она поежилась – ей никогда не нравились собственные ощущения рядом с памятниками старины. – Вот дом. Идем, что ли. Припарковав машину, они идут к пятиэтажному кирпичному дому сталинской постройки. – Смотри, тут рядом тоже церковь старая – вон купола виднеются… И как ее не снесли? – Церковь что… Ты посмотри на эту застройку. – Матвеев кивает на дома вокруг. – Это отличные строения, зачем было после них изобретать велосипед с панельными домами, непонятно. Здесь чувствуется фантазия – смотри, все дома разные. – Да, мне тоже нравится. Моя нынешняя квартира в таком же доме. – Да, верно. Ну все, пришли. Надеюсь, нам повезет. Дверь открыла молодая женщина, заметно беременная. – Добрый день. Нам бы Марину Андреевну… – А, проходите. Мама, тут к тебе пришли! Прихожая в квартире просторная, около шкафа стоит много разной обуви. – Добрый день. Чем могу быть полезна? У нее такие же синие глаза, как и у них, но на этом сходство заканчивается. Она невысокая, сухощавая, с ухоженными рыжеватыми волосами, коротко подстриженными. Они смотрят на нее молча – и она, пошатнувшись, опирается о стену: – Вы!.. – Извини, что без звонка. – Ника смотрит на женщину и понимает – нет, никакого узнавания, не сохранила ее память о ней ничего. – Очень надо было. – Проходите. Они идут за ней на кухню, Марина закрывает дверь и жестом приглашает их садиться, потом усаживается сама. – А ведь я вас обоих узнала моментально, вот что странно. – А я – нет. – Ника смотрит на сестру во все глаза. – Ты кроха совсем была. И он небольшой… А я помнила. Где же вы были все это время? – Ой, да где мы только не были… – Ника вздыхает. – Ты извини, что вот так на голову свалились, но правда очень надо. Молчание затягивается, потом Марина поднимается и выходит. Вернувшись через минуту, сует Нике в ладонь что-то маленькое и блестящее: – Вот, возьми. Похоже, это теперь твое должно быть. Ника раскрывает ладонь – блестит массивное золотое кольцо с большим бриллиантом и сапфирами вокруг. – Это… – Мать, когда проспалась, выла и рвала на себе волосы. – Марина вздохнула. – Думаю, из всех своих детей она любила только вас двоих. Любила болезненно, тяжело – но только трезвая, а трезвой она бывала редко. Потом забирала вас и уезжала куда-то. Не могла вас оставлять с этим существом – он когда из тюряги вышел, поклялся утопить вас как щенков. Меня-то она к бабушке с дедушкой определила, Игната тоже, но он сбегал, пока до интерната не добегался, а я здесь жила и одного боялась – что она вернется. Когда мать с поляком уехала, это было такое счастье! Я впервые в жизни спала в чистой постели, бабушка с дедом покупали нам игрушки, одежду, книги. Я в сад ходить стала, в школу потом… Они были люди удивительные – их дети в войну погибли от бомбы, так они взяли из детдома мать, уже немолодыми были тогда, но решили, что нужно уменьшить количество сирот. А она их так отблагодарила… Но они не злились на нее – жалели. Всех жалели, всем помочь пытались, так и жили… Я все время боялась, что она вернется и заставит меня жить с ней. Но когда она вернулась, начала сильно пить, и на нас с Игнатом ей было плевать, я радовалась этому, а Игнат плакал, злился, ходил за ней следом, но она вас с собой повсюду таскала… А потом папаша вернулся, и началось веселье. Приходить сюда он боялся – дедушку очень уважали, милиция моментально бы приехала, тем более что о ситуации всем было известно, и Кравцова предупредили. Но он заставил мать забрать нас. Игнат радовался, а я сбегала сюда, к старикам. Мать приходила, тащила меня за собой, я орала, упиралась. Бабушка с дедушкой подали заявление, чтобы лишить ее родительских прав на меня. Ну а вас мать от Кравцова прятала, не оставляла с ним. А потом вернулась из поездки, а у тебя, Сергей, температура. Лечила она тебя, не пила, а потом Кравцов принес водки, она не удержалась, нажралась, ухватила малышку и ушла, а тебя оставила. Кравцов забрал Игната и тоже ушел, а мы остались, я тебя отпаивала чаем горячим с малиной. Через два дня мать вернулась – одна, вот с этим кольцом. Она выла, билась, волосы рвала на себе – говорила, что отдала ребенка какой-то женщине в обмен на это кольцо, лица ее не помнит и где это случилось, тоже. |