Онлайн книга «Сломанные ангелы»
Я вылил в себя остатки кофе. Остывшая жидкость провалилась в желудок, и от ощущения холода слегка передернуло. Судя по открывавшейся на востоке картине, рассвет был на подходе. Неожиданно мне захотелось поскорее убраться отсюда. Оставив стаканчик на парапете, я направился в сторону ближайшего лифта, зигзагом обходя поставленные как попало стулья. Лифт провалился вниз ровно на три этажа. По совершенно пустому коридору я проследовал в свои апартаменты, не встретив ни одной живой души. И едва успел потянуть к себе сенсор дверного замка, считывающий сетчатку глаза, как вдруг услышал звук шагов, раздавшийся в тишине коридора. Реакция мгновенно отправила меня к противоположной стене, заставив правую руку дернуться к умному стволу, против привычки засунутому под ремень. Пуганая ворона… Ковач, ты же в здании "Мандрагоры". На этаже для руководства. Здесь даже пыль не поднимается без формы допуска. Давай, давай… вынимай пушку… – Ковач? Голос вполне очевидно принадлежал Тане Вордени. Нервно дернув кадыком, я оттолкнулся от стены. Археолог уже вышла из-за поворота и стояла посреди коридора в недоумении, вполне натурально выраженном позой. – Простите, ради бога. Я вас напугала? – Нет, – я опять потянулся к сканеру сетчатки. Пока колбасился с "Калашниковым", провод смотался на свое место в двери. – Вы что, не спали всю ночь? – Нет, а вы? – ответил я и приложил к глазу чашку для сканирования. Дверь отворилась. – В последний раз я пыталась заснуть часа два назад. – И что? Она пожала плечами: – Наверное, немного перевозбудилась. А вы как, закончили свое дело? – Какое? Вербовку, что ли? – Да. – Закончили. – И как они показались? – Нормально. Дверь издала извиняющееся треньканье, напоминая, что никто в нее не вошел. – Вы не… – Только после вас. – Я сделал жест, приглашая Вордени зайти первой. – Благодарю, – она неловко, боком двинулась вперед и прошла в номер. Уходя, я оставил застекленные стены апартаментов в положении, наполовину затенявшем свет. Теперь огни города, неяркими пятнами расплывавшиеся на запотевшем стекле, казались диковинными глубоководными рыбами, случайно попавшими в сеть. Выйдя на середину скупо обставленной жилой комнаты, Вордени остановилась, вдруг обернувшись ко мне. – Я… – Присядьте. Розовое с лиловым – это кресла. – Спасибо, никак не могу привыкнуть к… – Ага, настоящие произведения искусства. Я наблюдал, как она села на краешек одного из модулей и как тот безуспешно пытался принять форму, удобную для ее тела. – Выпьете? – Спасибо, нет. – Сигару? – О господи… Нет. – Как вам оборудование? – Выглядит неплохо, – Таня кивнула, обращаясь скорее к себе, чем к кому бы то ни было. – М-да, вполне нормальное. – Хорошо. – Как вам кажется, мы уже готовы? – Мы ожидаем развития событий. Как вам известно. – Известно. Мы оба понимающе замолчали. Потом она спросила: – Считаете, на нас нападут? Я покачал головой. – Кто? Картель? Нет. Разве что захочет войти в дело. Кемписты могут. Видишь ли, Таня: возможно, ничего и не случится. При любом раскладе мы ничего не изменим. Уже нет времени для подобных расследований. Пути определяет сама война. У личности больше нет прав. – Что еще за… пародия на эпиграммы квеллистов? Я улыбнулся: – Слегка напоминает, точно. Хочешь знать, что говорила о войне Квел? Или вообще о любых вооруженных конфликтах? Таня нетерпеливо заерзала. – Даже не знаю. Ну хорошо. Расскажи. Почему бы нет. Расскажи мне то, чего я не знаю. – Она считала, что войнами двигают гормоны. По большей части – тестостерон. И что дело не столько в победе или поражении как таковых, сколько в разрядке гормонального напряжения. Перед тем, как исчезнуть, Квел даже написала про это поэму. Сейчас… Я закрыл глаза, тут же погрузившись в воспоминания о Харлане. Уютный дом в горах над Миллпортом. В углу громоздится краденое биооборудование. В воздухе висят густой сигарный дым и радостное возбуждение от удачной операции. Ленивая дискуссия о политике с Вирджинией Видаурой и ее группой, печально известной как "Маленькие голубые жуки". Цитаты и стихи, развешенные повсюду. – Тебе нехорошо? Открыв глаза, я увидел ее обиженный взгляд. – Видишь ли, вещь была написана на стрипджепе. Это язык харланских торговцев, он покажется тебе тарабарщиной. Пытаюсь восстановить в памяти проанглийский вариант. – Со стороны выглядит совсем по-другому. И не надо терять из-за меня сознание. Тут я поднял руку. – Начинается так: Одеваясь в тело… Умерь гормоны Для иного дела, Сохрани стоны (Мы скажем – достойногодела). Кровь играет, Огонь в глазах, Но оступился… И погиб, нах… (Вы скажете сами: "На х… ") Я сел на место. Вордени презрительно фыркнула. – Странный гимн для пламенной революционерки. Будто не она вдохновляла тот самый кровавый бунт. "Все на борьбу с ненавистной диктатурой Протектората". Или что-то вроде. – Ага. Кровавый бунт, и не один. Впрочем, нет ни одного подтверждения ее собственной гибели. В последнем сражении за Миллпорт Квел просто исчезла. Стек ее коры не найден до сих пор. – Не понимаю, как штурм этого самого Миллпорта мог сочетаться с ее поэзией. Я пожал плечами. – На самом деле Квел никогда не меняла собственных взглядов на насилие и его корни, даже в самой гуще драки. Вероятно, слишком хорошо понимала неизбежность жертв. И вместо взглядов она меняла образ действия и приспосабливалась к политической ситуации. – Где же тут философия? – Нигде. Но, как говорится, квеллизм – не догма. О своем единственном кредо Квел написала книгу "Лицом к фактам". Кстати, она хотела, чтобы фраза стала ее эпитафией. Действительно, лицом к фактам. То есть лицом к надгробию. Что на самом деле означает истинно творческое отношение к объективной реальности. Не отрицание реальности и не ее по-тупому механистическое представление как однажды и навсегда предопределенной. Наконец, Квел заявляла, что войной нельзя, просто невозможно управлять. Даже тогда, когда сама вступила в войну. |