Онлайн книга «Охота на Минотавра»
|
– Тогда ступайте. Бог вас сохрани. – Добрыня перекрестил гостей. – Жаль, что подорожную молитву прочесть некому… Действуйте, как условлено. Надо будет, я вас найду… Ты, Дунай, задержись пока. Гости принимали из рук хозяина отходную чашу, прощались и по одному покидали гридницу. Первым ушел молодой витязь, ликом привлекательный, как девица. На пиру он не проронил ни единого слова, а только задумчиво улыбался. Черноризца стащили в холодные сени и там уложили на войлочные полати. Мусу и Шмуля, покидавших город, снабдили в дорогу припасами. Когда цокот лошадиных копыт утих и на воротах лязгнули засовы, Добрыня уселся напротив Дуная, вблизи от которого на столе уже не осталось ничего съестного. – До пищи ты алчен, а стан имеешь, как у плясуньи, – сказал Добрыня, наполняя два особых златокованых кубка. – Живу по-волчьи, потому и не тучнею, – ответил Дунай. – День харчуюсь до отвала, десять голодаю… А какой тебе интерес до моего стана? Просватать хочешь? – Позже узнаешь… Давай выпьем с тобой сам-друг, как в былые годы. – Давай. – Дунай лихо опрокинул кубок и утерся широким рукавом. – Скажи-ка мне, Никитич, по какой причине ты сегодня столь милостив? Магометанам позволил печенегов в свою веру окрутить. Не по-хозяйски… – Ничего у магометан не получится. Одни пустые хлопоты. Недолго осталось печенегам волей тешиться. С восхода идут несметные полчища половцев, которые степь делить ни с кем не собираются. – А какого рожна перед иудеем страшной клятвой клялся? Жизнью и богом! Разве стоят те побасенки такой клятвы? – Это истинность, а не побасенки. Я и сейчас за каждое свое слово готов ответ держать. А клятва… Ни к чему она не обязывает. Ведь сказано было – клянусь своей жизнью и своим богом. Нет у меня своей собственной жизни. И бога, откровенно говоря, нет. Так разве это клятва? – Жизни нет… – Дунай нахмурился. – Опять балагуришь… Не пойму я что-то… – А и не надо. – Добрыня, внезапно оживившись, хлопнул его по плечу. – Зачем голову зря ломать? Скоро луна зайдет. Пора за дело браться. Отсюда мы выйдем тайным ходом, одному мне известным… Истово, с надрывом проорали вторые петухи, и наступил тот глухой таинственный час, когда отходят на покой последние совы, а жаворонки еще продолжают спать. Луна, кривая и узкая, словно печенежская сабля, и прежде почти не дававшая света, окончательно сгинула, а звезды пропали в тучах, под утро надвинувшихся с Греческого моря. Днепр, разбухший от недавних дождей, грозно шумел и лизал обрывистый берег – но не как ласковый теленок, а как злой дракон, у которого на языке только яд да колючки. На волнах болтался челн, удерживаемый у берега рыбацким багром. В челне сидели двое, и нельзя было даже предположить, какая нужда привела их в столь неудобное место – справа возвышался сорокасаженный обрыв, увенчанный неприступной каменной башней, в светлое время суток напоминавшей гигантский палец, грозящий вечному врагу города – степи. – Не справимся до зари, – молвил примостившийся на гребной скамье Дунай. – Ты, сказывают, в ляшской земле как поединщик прославился? – похоже, Добрыня пропустил последние слова напарника мимо ушей. – Может, и не прославился, но имя свое не осрамил. – Я тебя хоть раз поучал, как на иноземном ристалище держаться? Верно, даже не заикался никогда. Вот и ты меня не учи, как казну княжескую воровать… Поберегись! Что-то тяжелое просвистело сверху и бултыхнулось в воду совсем рядом с челном. – Что это еще за кара небесная! – воскликнул Дунай. – Решетка оконная, – ответил с кормы Добрыня. – Так ведь окошки под самой крышей. До них даже ящерке не добраться. – Снаружи по голой стене не добраться, а изнутри по ступеням – проще простого. – Стало быть, сообщник твой заранее изнутри затаился, – догадался Дунай. – С вечера в запечатанной бочке был в башню доставлен. Сам княжий ключник Блуд ту бочку катил. – Велика ли бочка? – На двенадцать ведер с четвертью. – Тесноватая избушка, – с сомнением присвистнул Дунай. – В ней разве что карла поместится. – Карла не карла, но мужичок весьма тщедушный. – Блуду про твой замысел ведомо? – Окстись! Я еще из ума не выжил. Разве можно доверять человеку, который изменой погубил своего благодетеля? – Не обижайся. Я думал, ты с ним в доле. – Мы с тобой в доле. – Все одно завтра на тебя Блуд укажет. Больно уж дело с бочкой подозрительное. – Ты опять меня учить взялся? – Все, все! Больше про Блуда ни слова. Где-то далеко вверху, гораздо выше земли, однако ниже неба, вспыхнул тусклый огонек и, рассыпая искры, устремился вниз, но не с посвистом и грохотом, а с тихим шелестом, какой бывает в опочивальне, когда девица снимает свои наряды. Упав на воду, огонек не погас, а разгорелся еще ярче. – Что за диво? – изумился Дунай. – Веревочная лестница, – пояснил Добрыня. – На конце фитиль горящий пристроен. А иначе как ее в этой тьме кромешной отыскать… Плыви туда. Отталкиваясь багром от берега, Дунай повел челн на огонек, и вскоре Добрыня уже держал в руках свободный конец лестницы. – Прочная вещь, – сказал он с одобрением. – Из конского волоса свита… Теперь ты понял, друг сердечный, зачем я тебя на воровской промысел взял? Не Сухмана, не Ушату, не кого-нибудь иного, а единственно тебя. – Других дураков нет с тобой ночью по Днепру кататься, – буркнул Дунай. – Не угадал. Увальни они все. Хоть здоровущие, но увальни. А ты, только не обижайся, ловкостью мартышке подобен. Да и не пролезет Сухман в башенное окошко. Чрево не позволит. – А я, полагаешь, пролезу? – с сомнением молвил Дунай. – Кроме тебя, некому… Я бы никого больше в башню не послал, да уж больно мой лазутчик слабосилен. Не управится один. Сам подумай – всю княжью казну надо наверх, к окошку перетаскать, а потом вниз на веревке спустить. А это все же золото, а не лебяжий пух. – Велика казна? – Да уж не мала. Боюсь, целиком в челн не поместится. Остальное утопить придется. – Рука не дрогнет? – Душа, может, и дрогнет, а рука – нет. Главное, чтобы Владимир без гроша остался. А свою долю ты получишь, не сомневайся. – Мы вроде за веру истинную радеем, а не за злато греховное. – Хорошо сказано. Хотя злато само по себе не греховно. Как и сила молодецкая. Токмо один силу свою во зло ближнему употребляет, а другой во благо. Грех не в злате, а в нас самих… Да что мы все разговоры разговариваем! Бери веревочку шелковую и полезай наверх. До третьих петухов надобно управиться. |