Книга Глина, страница 26 – Дэвид Брин

Я сжался.

Ну почему? Что я тебе сделал?

Стрелок выстрелил, и у меня за левым ухом что-то разорвалось. Никудышный снайпер, если целил в меня.

Повернув скутер в другую сторону, я едва успел притормозить, чтобы не врезаться в приземистого обнаженного гуманоида. Ярко-желтый, с кругами-мишенями на груди и спине, он смотрел на что-то позади меня широко открытыми, полубезумными глазами, потом развернулся и бросился наутек.

Преследователи взревели от восторга и ударившего в голову адреналина. Засвистели пули. Похоже, любителей порезвиться нисколько не пугал риск быть оштрафованными в случае, если бы они поджарили меня. А может быть, это не так уж и плохо.

Встретить лучи лазеров, подставив под них грудь, раскинув руки. Альберт получит двойную цену за некачественную копию. Выгодная сделка.

Вместо этого я пригнулся и дал газу! «Веспа» ответила пронзительным воем вставшего на дыбы пони. И в этот момент что-то ударило в переднее колесо. Два других выстрела пришлись в машину и мое тело. Скутер рванулся вперед и полетел.

Преследуемый мчался изо всех сил, пыхтя, размахивая руками и дергаясь, как сумасшедший, из стороны в сторону. Тем не менее он удостоил меня беглым взглядом, когда я проезжал мимо, и в этот миг мне стали понятны две вещи.

Первое: у него то же лицо, что и у одного из охотников.

Второе: ему все это явно нравилось!

Да, в мире полным-полно чудаков и тех, кому некуда девать время. Но мне было не до них — я с трудом удерживал контроль над раненой «веспой». К тому времени, когда я свернул за угол, вырвавшись из-под огня, машина чихала, кашляла, дымилась, а потом умерла.

Я стоял рядом с беднягой-скутером, «оплакивая» его смертельные раны, когда зазвонил телефон. Срочный вызов.

Рефлекс сработал раньше, левая рука метнулась к уху. Говорил один из моих серых братьев.

— Да?

— Альберт? Это Риту Махарал. Я… я вас не вижу. У вас нет видео?

Я не прислушивался — разглядывал скутер. Двигатель был покрыт какой-то густой субстанцией, прикасаться к которой мне не хотелось — наверняка эта гадость выводила дитто из строя.

— Я лишь копия, Риту, — ответил голос. — Но разве один из…

— Где вы? Эней ждет в машине. Вы и мой… отец должны были присоединиться к нему. Но вас нет… обоих.

Та же густая липкая дрянь оказалась и на моей правой штанине. Я поспешно сбросил и отшвырнул испорченные брюки.

— Что вы имеете в виду? Куда они могли…

— Риту? Это я, Альберт Моррис. Вы говорите, мой Серый исчез? И ваш отец тоже?

Тупая боль в области спины известила меня о том, что там творится что-то неладное. Взглянув в зеркало «веспы», я обнаружил дыру размером в полкулака и… она увеличивалась! Будь я человеком, моя песенка уже была бы спета. Впрочем, времени оставалось мало и у меня.

Впереди перекресток Четвертой и Мейн… нет, пешком мне до Пэла не добраться. Там ходят маршрутки…

Или вытянуть зеленый палец и ловить попутку? Но куда?

Есть! Я вспомнил, что на Юпас-стрит, всего в двух кварталах отсюда, находится церковь Преходящих.

Повернулся и побежал на восток, слушая разговор старины архи со взволнованной Риту Махарал.

— Итак, в последний раз моего Серого видели тогда, когда он следовал за вашим отцом…

— Они вышли через заднюю дверь особняка. После этого их никто не видел… О нет. Только что пришел Эней. Он сердится. Приказал обыскать все вокруг.

— Хотите, чтобы я пришел?

— Я… не знаю. Вы уверены, что ваш Серый не выходил на связь?

Боль в спине стала сильнее, но я все же ковылял по Четвертой улице. Что-то выедало меня изнутри! У меня все же хватило благоразумия отступать перед теми, кто напоминал реальных людей. Остальные торопливо разбегались при виде меня, кричащего, размахивающего руками, спешащего к тому единственному месту, где мне могли помочь.

Впереди уже маячило сооружение из темного камня. Когда-то здесь располагалась пресвитерианская церковь, но последние реальные прихожане давно покинули этот район, который стал заполняться новым классом. Тем, у кого, как считается, души быть не может.

Вот тогда здесь появились Преходящие.

Под многоцветным символом в форме розетки доска с загадочными словами, написанными неровными буквами:

Культура может быть продолжением.

Бессмертие — это не только загрузка памяти.

Поднимаясь по ступенькам, я миновал нескольких дитто самых разнообразных расцветок и оттенков, куривших и болтавших, словно у них не было никаких дел. У одних не хватало ног. У других рук. Третьи выглядели совсем уж непрезентабельно. Пройдя мимо, я нырнул в сумрачную прохладу вестибюля.

Дежурная — темно-коричневая реальная леди — сидела на табуретке у стола, заваленного бумагами и всем необходимым для оказания первой помощи. Она перебинтовывала руку какому-то Зеленому, похоже, сильно пострадавшему от ожога. Над головами медленно вращался какой-то символ, напоминающий цветок с широкими лепестками.

— Откройте рот и вдохните вот это. Женщина сунула в лицо бедняге какой-то шарик вроде попкорна, который с негромким треском лопнул. Роке с благодарной улыбкой втянул плотное облачко паров.

— Ваши болевые центры онемеют. Будьте осторожны. Любой ушиб или повреждение…

Я не мог ждать.

— Извините. Никогда тут не был, но… Она указала пальцем налево.

— Встаньте в очередь.

Я увидел длинную вереницу терпеливо ожидающих израненных дитто. Какие бы несчастья ни привели каждого из них сюда, их владельцы вряд ли пожелают обогатиться такими воспоминаниями. Но и к переработке они еще не были готовы. Древние инстинкты требовали бороться. Первейший императив Постоянной Волны — терпеть, выносить, держаться. Поэтому они пришли сюда. Как и я.

Но я не мог позволить себе быть терпеливым, а потому снова повернулся к ней:

— Пожалуйста, мэм. Хотя бы взгляните.

Она поднимает глаза, усталая и, возможно, раздражительная после долгих часов работы в этой самодеятельной клинике. Губы приоткрываются, но строгие слова застывают. Медсестра мигает и вдруг вскакивает.

— Эй, кто-нибудь! Помогите! У нас пожиратель!

То, что происходило потом, скрыто дымкой поднявшейся полубезумной паники. Суета из старой военной драмы. Место действия — госпиталь. Отпечаток времени — спешка, какая бывает при смене колеса на автогонках. Я лежал распростертый на грязном столе, вслушиваясь в звучащие надо мной слова тех, кто копался в моей спине самодеятельными, непростерилизованными инструментами.