Книга Наследница, страница 16 – Мэри Каммингс

— Нет. А куда мы едем?

— В Париж. Сегодня переночуем в мотеле, а завтра к обеду уже будем там.

— А... там что?

— Там я знаю несколько крупных адвокатов, которые специализируются по разводам. Я выполнял для них кое-какие поручения.

Взгляд Рене стал жестким и чужим, почти враждебным.

— Я не могу идти к адвокату, пока ты не найдешь собак — я же сказала!

Стараясь не обращать внимания на злость в ее голосе, Тед попытался объяснить:

— Адвокат готовит документы на развод не день и не два. За это время я найду их, — улыбнулся, — я помню, я же обещал.

Она вымученно улыбнулась и кивнула. Отвернулась, глядя в окно и думая о чем-то своем — не слишком веселом.

— У твоей... Бруни очень красивые цветы везде. Я таких никогда не видел, — сказал он, чтобы как-то отвлечь ее.

— Да, она еще в школе брошки стеклянные всем делала, — лицо Рене просветлело. — Пару раз ее даже чуть не исключили.

— За что? — не понял Тед. — За эти цветы?

— Она тогда пользовалась такими штучками, вроде больших свечек, чтобы стекло плавить — сама их готовила. Ну, и... пару раз ошиблась в пропорции — слишком сильно горело.

— И что, подожгла школу? — хохотнул он.

Рене кивнула и улыбнулась.

— Она мне и сейчас брошку дала — на счастье. Хочешь посмотреть? — Полезла в сумку, достала маленькую коробочку и открыла. В ней лежал стеклянный цветок анютины глазки, фиолетово-бархатистый с переходом к голубому на концах лепестков и с тремя золотистыми бусинками вместо тычинок.

— Она сказала, что к этому надо купить серый костюм, — пояснила Рене. — Правда, красиво? — все так же улыбаясь, погладила пальцем лепесток и аккуратно спрятала все обратно на дно сумки. Потом как-то сразу посерьезнела и спросила: — А когда ты будешь продавать драгоценности?

— Доберемся до Парижа, а там посмотрим. Возможно, полиция будет пытаться найти тебя по этим драгоценностям.

— Думаешь, не удастся продать? — испуганно вскинулась она.

— Удастся, только намного дешевле.

— Наплевать! — отмахнулась Рене.

— Они у тебя далеко?

— Здесь, — она похлопала по сумке.

— Покажи хоть. В жизни не видел вблизи драгоценностей на полмиллиона франков.

— Долларов, — поправила она, вытащила из сумки свернутую шелковую тряпку и развернула — куда с меньшим пиететом, чем стеклянную брошку.

Сверкающая кучка, пожалуй, не поместилась бы на ладони. Что именно там было, Тед не стал разглядывать на ходу. С трудом сдержав готовое вырваться вульгарное «Ни фига себе!», он поворошил кучку пальцем, вернул на место грозившую выскользнуть на пол сверкающую полоску браслета, сказал:

— Можешь прятать, — и усмехнулся. — А вообще у тебя душа авантюристки, я это еще давно понял. Болтаться по всей Европе автостопом — с драгоценностями на полмиллиона долларов в кармане!

— Не в кармане, — рассмеялась она. — Я их на животе привязала, под свитером.

— Тем более!

— Выбора не было, — ответила она, внезапно помрачнев. Посидела, отвернувшись к окну и, когда он уже хотел спросить ее о чем-нибудь — просто чтобы нарушить молчание, сказала: — Без этих усов ты совсем как раньше выглядишь. А столько лет прошло... целая жизнь.

— Четыре года, — он накрыл ладонью ее руку, лежавшую на колене.

Рене спросила, не глядя в его сторону:

— Я очень изменилась?

— Я тебя узнал сразу.

— Спасибо, — поблагодарила она, непонятно, за что. — Я видела тебя тогда... на свадьбе.

Он не ответил — только слегка сжал ее руку.

Некоторое время они ехали молча. Рене сидела, уставившись вперед, в отблески на ветровом стекле. Темно, тихо — вот так бы ехать и ехать...

— Расскажи мне, — послышалось сбоку.

— Зачем? — Было ясно, о чем он спрашивал. — Хватит того, что ты был прав...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

После свадьбы жизнь Рене почти не изменилась, если не считать переезда этажом ниже, в комнаты, по традиции предназначавшиеся для хозяйки дома.

Она раздражала Виктора — чем дальше, тем больше. Он держатся любезно и предупредительно, особенно на людях, но она все равно чувствовала, что раздражает его, и старалась как можно реже с ним видеться — в таком огромном доме это было нетрудно.

Иногда раздражение все-таки прорывалось, потом он каялся, просил прощения, приносил лед или переносил ее на кровать — отлежаться. Правда, извинения становились все короче, а удары — все сильнее...

Ей часто казалось, что она погружается в какое-то болото, что не живет, а ждет, сама не зная чего — и кроме этого бесконечного ожидания, больше ничего и никогда в ее жизни уже не будет.

За эти четыре года она была счастлива всего несколько дней — когда через полтора года после свадьбы поняла, что беременна. Ее ребенок... ребенок, который сможет заполнить пустоту в ее душе и жизни, маленький человечек, которого она сможет любить, и ему будет неважно, богатая она или бедная, красивая или не слишком — она будет просто его мамой.

Он ударил ее, хотя уже знал, что она беременна — ударил сильно, наотмашь, так, что она покатилась с лестницы, тщетно пытаясь защитить живот от мраморных ступенек. Очнувшись в больнице, Рене поняла, что ребенка не будет.

После этого она еще больше замкнулась в своем мирке ее комнаты, собаки, книги...

Месяцев пять назад она попала в больницу со сложным переломом левой руки, на которую пришелся очередной удар. Обычно Виктор старался не оставлять следов — в крайнем случае, синяки — но тут или промахнулся, или просто не ожидал, что Рене успеет прикрыть грудь.

Отдельная палата, букеты цветов, визиты родственников и знакомых, перед которыми приходилось, улыбаясь, кивать в ответ на их: «Ах, как неудачно вышло с этой лестницей!» — хотя наверняка некоторые догадывались, в чем дело...

Может быть, именно это и заставило Рене взбунтоваться. Вернувшись домой, она в тот же день попросила Виктора зайти к ней и сказала, что хочет уехать от него и жить отдельно — под любым устраивающим его благовидным предлогом. Если же он не согласится, она подаст на развод.

Он не ожидал этого и сорвался, уже не думая о предосторожности. Первый же удар заставил Рене отлететь в сторону — она ударилась головой о дверь, сползла на пол и услышала дикий крик: «Сука! Ты хочешь разрушить то, что я строил годами! Я не позволю — я пожертвовал собой ради этого!»

Удары сыпались градом. Не в силах подняться, она пыталась уползти, а он бил ее ногами, продолжая что-то выкрикивать. И тут Нелли — старенькая, подслеповатая, которая в жизни никого не укусила — с лаем выскочила из-под кушетки и вцепилась ему в штанину.