Онлайн книга «Стеклянные цветы»
|
Так просто — приходите в десять, к тому времени она уже проснется. И будет жить, разговаривать, улыбаться. Наверняка поднимет шум из-за перчаток — в кармане его куртки, куда он их сунул, почему-то осталась только одна. — Очевидно, ей придется по крайней мере неделю пробыть в больнице, — закончил медик. — Но об этом вам лучше завтра поговорить с ее лечащим врачом. — Спасибо, — кивнул Филипп, пожал ему руку. — Спасибо. — Обернулся к Джино. — Пошли? — Пойдем, я тебя до отеля подброшу. — Ты что — не останешься ночевать?! — Да… мне ехать надо, — на секунду замялся итальянец, с улыбкой махнул рукой. — Ничего. Филипп сразу догадался, в чем дело: если бы не история с Амелией, Джино к рассвету был бы уже в Милане. Внеплановая же ночевка в отеле — это еще одна дыра в их с Аурелией семейном бюджете. — Да ты что, куда ты не выспавшись поедешь?! Я так и так комнату буду брать, поехали, у меня переночуешь, — предложил он. — И, если честно, мне сейчас одному оставаться не хочется. Выпьем по стаканчику, наверняка там и поесть что-нибудь найдется… ты есть хочешь? — Не отказался бы, — усмехнулся Джино. — У меня, кстати, в машине тоже найдется кое-что. В машине у итальянца нашлась большая булка и фунта полтора ветчины. К этому добавился так называемый «холодный ужин на двоих» — целый поднос закусок в расписных керамических плошечках, единственное, чем отель мог порадовать своих постояльцев в столь поздний час. Точнее, в столь ранний — к тому времени, как они с Джино прибыли туда, было уже почти пять утра. Гостиница оказалась неплохая, в уютном старомодно-фольклорном стиле — с вышитыми покрывалами на кроватях, пейзажами на стенах и целым набором разнокалиберных керамических колокольчиков на полке над телевизором. Объявление рядом гласило, что постоялец может забрать с собой, оплатив у портье, любой из этих колокольчиков. Но Филиппу было сейчас не до колокольчиков. То ли оттого, что он почти сутки не ел, то ли на нервной почве — но на него накатил вдруг жуткий аппетит. Он даже вкуса почти не чувствовал — просто жевал и глотал, стремясь заполнить сосущую пустоту внутри. В мини-баре нашлось несколько бутылочек спиртного и пара банок пива, они тоже пошли в ход. Джино явно был голоден не меньше, не чинился и не отставал. Они ели и ели: прикончили булку, затем принялись за крекеры из мини-бара. То и дело перезаряжали кофеварку, наливая кофе не в маленькие чашечки, стоявшие рядом с ней, а в стаканы из ванной. Порой в памяти Филиппа всплывали странные, вроде бы даже не им произнесенные, а подслушанные где-то слова «любимую женщину» — и каждый раз вместе с ними приходило удивление. Но он упорно повторял самому себе: «Потом! Не сейчас — потом!» А сейчас — очередная бутылочка из минк-бара, ломоть ростбифа с крекером, и можно наконец ни о чем не думать, просто ни о чем… Сытость наступила внезапно; еще секунду назад он прикидывал, что съесть прежде — остатки картофельного салата или крекер с сыром — и вдруг почувствовал, что не в состоянии больше проглотить и крошки. Взглянул на Джино — тот сидел, откинувшись в кресле, смотрел полусонными глазами. — Вот теперь, пожалуй, и поспать можно! — усмехнулся Филипп. — Аурелия меня убьет, — лениво пожаловался итальянец. — Я ей обещал утром приехать, а получается, едва ли к обеду домой попаду. — А ты позвони, чтобы она тебя не ждала с утра. — Тоже верно. Разговаривал Джино долго — объяснял что-то, смеялся. Потом вдруг, ухмыльнувшись, протянул Филиппу трубку: — Скажи ей, что ты мужчина. — Здравствуйте, Аурелия. Я совершенно точно мужчина, — подтвердил Филипп, вернул трубку и ушел в спальню. Сел на постель, начал раздеваться. Подумал, что надо бы в душ пойти, но сил не было. Сил не было даже на то, чтобы залезть под одеяло. Он растянулся поверх покрывала, закрыл глаза. Услышал шаги, голос Джино: — Ревнует, дурочка! Считает, что раз она… Что именно считает Аурелия, Филипп так и не узнал — внезапно, окончательно и бесповоротно провалился в сон. Уехал Джино утром. Проснувшись, Филипп обнаружил, что соседняя кровать пуста, осталась лишь записка, в которой итальянец благодарил его за ночлег и желал Амелии скорейшего выздоровления. На часах было почти десять. Но ведь в десять он, по идее, должен уже быть у Амелии! Вместе с этой мыслью снова накатил страх: вот он придет сейчас в больницу, и ему скажут… скажут, например, что возникло осложнение или еще что-то в этом роде… Попытка вскочить не удалась — казалось, в теле не осталось ни одной мышцы, которая бы не ныла. Особенно болели бедра, давал о себе знать вчерашний «кросс» по склону. Медленно, покряхтывая и держась за спинку кровати, Филипп встал, попытался взять себя в руки: хватит паниковать, ведь сказали же ясно, что операция прошла успешно. Все в порядке, через полчаса он уже будет в больнице, позавтракать можно и потом. Разве что кофе сейчас глотнуть. Подойдя к кофеварке, он обнаружил, что в стоявшей рядом с ней корзинке не осталось ни одной «подушечки» с кофе. Ладно, кофе тоже можно попить потом… В вестибюль больницы он чуть ли не вбежал, но поймав на себе чей-то удивленный взгляд, притормозил и к окошечку с надписью «Справочная» подошел уже нормальным шагом. Сидевшая за стеклянной перегородкой девушка вопросительно взглянула на него. — Слушаю вас. — Амелия фон Вальрехт, — сказал Филипп. — Ночью привезли, с аппендицитом. Несколько секунд, пока она смотрела список — несколько ударов сердца… — Состояние средней тяжести. Хирургия, второй этаж, двадцать шестая палата, — оттараторила девушка. Значит, все в порядке… он перевел дыхание, улыбнулся. — Спасибо. Наверное, она прочла на его лице гложущее беспокойство, от которого он никак не мог избавиться, и улыбнулась в ответ. — Пожалуйста. Удачи вам! Лестница, коридор… Филипп заставлял себя идти нормально, не торопиться. Таблички на дверях: 22… 24… 26! Дверь была приоткрыта, и он вошел. Кровать стояла почему-то не у стенки, а посреди палаты; Амелия лежала на спине — бледная, с закрытыми глазами. «Как в гробу», — подумал Филипп и постарался быстрее отогнать эту мысль; подошел ближе. Что теперь — разбудить? А может, нельзя? Но в этот момент она открыла глаза и хриплым еле слышным голосом сказала: — Приветик! — Здравствуй. В горле почему-то возник комок — ни проглотить, ни слова сказать. — Ну, как ты… как себя чувствуешь? |