Онлайн книга «Братья Ашкенази»
|
Полицмейстер вызвал пожарных и приказал облить распаленную толпу холодной водой, но вода не охладила бунтовщиков, а только разозлила их. Люди похватали булыжники, предназначенные для ремонта мостовой, и перебили окна в доме полицмейстера. На других улицах толпы штурмовали полицейские участки и водочные склады. Полицмейстер в ужасе отправил телеграмму в Петроков: «Что делать?» Петроковский генерал-губернатор отправил телеграмму в Санкт-Петербург: «Что делать?» Из Санкт-Петербурга пришел ответ в Варшаву: «Подавить безжалостно. Не жалеть патронов». Полицмейстер вызвал войска гарнизона, но офицеры не вывели солдат из казарм. — Войск недостаточно. Нужны казаки. Губернатор телеграфировал в Варшаву: «Войск недостаточно. Нужны казаки». Варшава сразу же выслала казаков, но пока те не прибыли, народ бушевал на улицах. Сначала толпа разгромила водочные склады и напилась. Партийные вожди призывали, уговаривали, умоляли не прикасаться к водке, но бунтовщики не слушали их и продолжали пьянствовать. Люди ложились в сточные канавы и пили вылитую туда водку. Напившись допьяна, народ зажег факелы и начал бесчинствовать. Первым делом пьяные схватили бедного сутулого портного-поляка со свисающими вниз усами и короновали его королем Польши. — Да здравствует король польский! — орала толпа, неся на плечах сутулого портного. — Ура! — Да здравствует! — откликались женщины и бежали целовать стоптанные башмаки новоиспеченного венценосца. Потом раздались другие призывы: — Режь евреев! Грабь их! — Пошли в Балут, в Балут! Толпа незамедлительно принялась хватать евреев, вламываться в лавчонки, вытаскивать купцов из дрожек и бить их до смерти. Купцы бежали из лавок, бросив все на произвол судьбы. Женщины впадали в истерику, дети рыдали. Со всех сторон было слышно, как захлопываются двери и ворота. Балутские евреи оказали сопротивление. Мясники, извозчики, ткачи-подмастерья, носильщики с топорами, жердями, железными ломами и крючьями встали на пути погромщиков и били их по головам. А в переулке Свистунов, где жили фокусники, катеринщики [130] и воры, пьяную толпу обливали кипятком. Какой-то мясник топором раскроил голову молодому иноверцу. Погромщики отступили, но взяли труп убитого с собой и таскали его по улицам. — Смотрите, католики, — вопили они, — что эти неверные сделали с христианином! — Отомстим за пролитую кровь католика! — кричали иноверцы. — Евреи подожгли церковь! — визжали женщины. — Они осквернили святые иконы! — Священника задушили! — Ура! На евреев! — Уничтожить христопродавцев! К рассвету из Варшавы прибыли казаки. Вместе с ними прикатил и петроковский губернатор. Навстречу им выехал полицмейстер. — Что слышно в городе? — спросил губернатор. — В городе еврейский погром, ваше превосходительство, — ответил полицмейстер, вытянувшись в струнку. — Великолепно! — сказал губернатор, и улыбка расплылась по его лицу. — Это удовлетворит толпу. Он тут же наклонился к казачьему полковнику, сидевшему с ним в карете, и заговорщицки прошептал: — Задержимся здесь на пару дней — пусть эти канальи нагуляются досыта. Тогда и дадим им понюхать пороху. — Стой! — приказал полковник конным офицерам. — Стой! — разнеслись приказы офицеров вдоль всего казачьего строя. На четвертый день бесчинств, когда в Лодзи было уже много убитых и раненых, казаки вступили в город и очистили его от бунтовщиков. Толпа была пьяна, сыта погромами и кровью. Она расслабилась и обмякла. Так что бунтовщики разбежались от присланных из Варшавы усмирителей, как мыши. Казаки арестовали сотни людей и отправили их в тюрьмы. «Короля польского» привели к самому губернатору. Сутулый, бледный, в широких потрепанных брюках поверх сапог, с всклокоченными волосами и усами, он стоял напуганный и жалкий перед полнокровным и щеголеватым петроковским начальником, не переставая кланяться и бормотать себе под нос. — Это ты польский король? — с улыбкой спросил его губернатор. — Я не виновен, ясновельможный пан, — сказал перепуганный бледный человечек. — Я портной, заплаты ставлю. Я просто шел по улице, за нитками шел. Люди схватили меня и сказали, что я король польский. Клянусь Богом, святым Сыном Его и Его божественными ранами… — Что с ним делать, ваше превосходительство? — спросил полицмейстер. — Выпороть его королевское величество, — приказал губернатор, — и отпустить домой к жене. Затем губернатор нанес визиты баронам Хунце и фабриканту Флидербойму. Последний встретил важного гостя с перевязанной головой. Несмотря на его иноверческую внешность и лихо закрученные, истинно панские усы, погромщики отделали Флидербойма наравне с евреями в лапсердаках; вытащили его из роскошной кареты и надавали палками по голове. — Весьма сожалею, — выразил ему сочувствие губернатор. — Если вы можете указать на хулиганов, которые это сделали, я незамедлительно прикажу их арестовать. Фабрикант Флидербойм хорошо знал, что сочувствующий ему губернатор на несколько дней оставил город на произвол толпы, однако он только наклонил забинтованную голову и поблагодарил гостя за участие. В Лодзи снова открылись еврейские лавки, стекольщики вставили выбитые оконные стекла. Еврейские могильщики разъезжали со своими телегами, врачи перевязывали раненых. Раввин распорядился о проведении общественного поста, и в синагогах бледные постящиеся евреи читали во время молитвы «И стал умолять…» [131] . Рабочие, покорные и равнодушные после нескольких дней пьянства, стояли, низко склонив головы, перед кабинетами директоров фабрик и просили ясновельможных панов взять их назад на работу. Директора взяли их назад, но вычли из жалованья каждого сколько захотели. Черные, вьющиеся дымы фабрик снова коптили лодзинское небо. В еврейских дворах слепые побирушки из переулка Свистунов пели новую песню «Грабеж», сочиненную каким-то клезмером: Евреи, послушайте, млад и стар, Как в Лодзи случилась беда. Первый день месяца ияр [132] |