Книга Ночь в "Восточном экспрессе", страница 7 – Вероника Генри

— Так что же вы делаете здесь?

— Я возвращался из Корнуолла. Нужно было съездить подбодрить одного из моих протеже. А я никогда не могу проехать мимо распродажи, мало ли что. — Он взял бокал и посмотрел на Адель. — Что вы здесь делаете?

Она не знала, как ответить.

— Надо было чем-то занять себя.

Она посмотрела в свою тарелку. Ей хотелось сказать ему о том, какой опустошенной она себя чувствовала, какой бесполезной, но подумала, что он уже все понял.

Когда же Адель подняла взгляд, Моллой критически ее разглядывал.

— Думаю, вам, миссис Расселл, нужно вот что, — заявил он, — работа или любовник. Или то и другое.

Она положила нож и вилку. Джек Моллой был на удивление близок к истине. Адель встала.

— Мне нужно идти.

Он изобразил разочарование:

— О, да ладно, не обижайтесь.

— Вы очень грубы.

Она копалась в сумочке в поисках фунтовой банкноты, чтобы заплатить за ленч. Вытащила дрожащей рукой.

— Почему все считают тебя грубым, когда ты говоришь правду?

Он смотрел на нее. Глаза его смеялись.

Адель положила на стол фунтовую банкноту.

— Прощайте, мистер Моллой.

Он наклонился за картиной, которую прислонил до этого к ножке стола.

— Не забудьте это.

— Я ее не хочу.

— Я купил ее для вас.

— Вы можете ее продать.

— Действительно могу. — Он подтолкнул картину к Адели. — Я могу получить за нее в десять раз больше, чем заплатил.

Адель изобразила безразличие.

— Ну, так и поступите.

— Но я хочу, чтобы она осталась у вас. — Он нахмурился. — Послушайте. Дайте мне вашу последнюю ставку — сумму, до которой вы дошли. Это станет честным обменом. Тогда вы заберете ее с чистой совестью.

Адель колебалась.

— Я не могу.

— Да будет вам. Более справедливой сделки не придумаешь. — Он был озадачен.

Адель покачала головой:

— Я не могу. У меня нет денег.

Джек посмотрел на нее с благоговейным ужасом:

— Вы торговались, не имея денег?

Она пожала плечами:

— Да.

Он расхохотался. Другие посетители ресторана в тревоге стали оглядываться.

— Это фантастика. Я восхищен вашей стойкостью. Прошу вас: возьмите картину. Лучшей хозяйки ей не найти.

Адель мгновение стояла. А, собственно, почему бы и не взять ее, подумала она. Если он так хочет, чтобы картина принадлежала ей? Полотно прекрасное. И она почувствовала, что, взяв его у Джека, она что-то докажет. Что именно, Адель не совсем понимала, но, может, то, что она не скучная, провинциальная домохозяйка, какой он, очевидно, ее посчитал. Поэтому она и взяла картину.

— Спасибо, — сказала Адель. — И прощайте.

Вернувшись домой, она сразу же скинула плащ, бросила сумочку и побежала наверх переодеться. Она выбрала платье с широкой юбкой и узкими рукавами кораллового цвета, который, как знала Адель, ей шел. Добавила нитку жемчуга — подарок Уильяма к ее тридцатилетию. Она любовалась блеском жемчужин, пока подкрашивалась, доводя себя до совершенства. Немного духов «Шалимар» на шею — «Ярдли» из сумочки давно выветрились.

Затем Адель спустилась вниз и накрыла стол к ужину, налила две порции виски с содовой и стала ждать, когда приедет муж и она поведает ему о любопытных событиях дня.

Да только Уильям запаздывал. Шесть, семь, восемь часов… К этому времени Адель выпила обе порции виски и повесила картину на то место, которое она ей предопределила.

А когда Уильям наконец вошел в дом в двадцать минут девятого, лишь между делом извинившись, Адель вообще ничего не рассказала ему о своем дне.

В пятницу она обнаружила письмо на своей тарелке, поставленной к завтраку. Белый конверт из веленевой бумаги, надписанный бирюзовыми чернилами. Почерк Адель не узнала, и обратного адреса не было, только лондонский почтовый штемпель. Она взяла нож для разрезания бумаг и вскрыла конверт. Это было короткое письмо, изобиловавшее тире, подчеркиваниями и восклицательными знаками.

Дорогая, дорогая Адель!

Поверишь ли ты? Слава Богу — после всех этих лет мы в конце концов вернулись в Лондон! Найроби обладает своими преимуществами, но, Боже, как чудесно снова ощутить прохладу! В любом случае мне не терпится услышать все твои новости и рассказать тебе о своих. Прошу, приезжай, вместе пообедаем. Как насчет следующей среды в «Савое»? Милый «Савой»! Как же я скучала по Лондону! И по тебе. Увидимся с тобой там в час дня, если не будет других предложений.

Мне пора бежать. Бренда.

В конце письма стояли четыре крестика, обозначавшие поцелуи.

— Боже, — проговорила Адель. — Ты только посмотри.

Она передала письмо Уильяму, который читал газету.

Он прочел письмо так же, как читал все в эти дни: пробежал страницу глазами сверху вниз за кратчайшее время, выбирая требуемую ему информацию, отбрасывая остальное. Он улыбнулся и отдал письмо жене, держа двумя пальцами, а сам вернулся к новостям.

— Ты развеешься, — сказал он жене. Затем нахмурился. — Бренда… Я ее знаю?

— Мы вместе учились в школе. Она была на нашей свадьбе. В неудачной шляпке, напоминавшей усевшуюся у нее на голове курицу. Кажется, мы посмеивались над ней. Бедняжка. Но она душка.

Уильям покачал головой. Он не помнил.

Что едва ли было удивительно.

У Адели не имелось — и никогда не было — подруги по имени Бренда.

Письмо лежало на ее письменном столе три дня под нетрадиционным способом приобретенной картиной.

Адель вела свою обычную жизнь. Она сказала себе, что Джек Моллой самонадеянный, дерзкий и играет с ней ради развлечения. Разумеется, она не поедет на ленч в «Савой». Сама мысль об этом нелепа.

В воскресенье вечером она смяла письмо и бросила в мусорную корзину.

Однако оно каким-то образом будоражило ее. Содержание письма возвращалось к ней днем и ночью, пробираясь в мозг, как бы старательно она этому ни сопротивлялась. И Адель не могла отрицать, что письмо было изобретательным. Джек Моллой так хорошо ее понял — показал ей, что совершенно точно знает, какая она и какого рода подруг может иметь. Его выдумка, Бренда, была идеальным алиби.

Адель очень ясно представляла себе Бренду, поджидающую за столиком в «Савое» в лучшем пальто и шляпке, в коричневых туфлях и перчатках — все слегка вышедшее из моды после нескольких лет за границей, — но горящую от нетерпения поделиться сплетнями и пустяками…