Онлайн книга «Страшный дар»
|
Агнесс поспешно выудила из кармана письмо от мадам Деверо. Послание было написано на розоватой бумаге и так приторно пахло корицей и кардамоном, что после него хотелось вытереть пальцы – вдруг липкие. Пока пастор читал письмо, стоя у окна, Агнесс присела на стул, набитый комковатым конским волосом, и успела как следует разглядеть своего благодетеля. Мистер Линден был высок и худощав, с осанкой благородной, пожалуй, даже чересчур. От духовного лица ждешь бо2льшего смирения. Волосы длинные – не до плеч, но щекочут скулы. Из-за макассарового масла они лежат черным шлемом, хотя концы все же вьются, сколько их ни умащивай. Вот если б он постригся покороче, не пришлось бы так мучиться! Нос крупный, но изящно очерченный. Серые глаза прищурены, от чего образовались ранние морщинки. Тонкие губы поджаты. А его впалые, как после поста, щеки Агнесс заметила еще на улице. Наряди его в рясу с капюшоном, и получится средневековый монах! Но печать усталости на челе совсем не подходит служителю церкви, в которой священникам не нужно носить власяницу или хлестать себя бичом… Или чем там еще занимаются католики? К чему такая суровость? Когда пастор усмехался, в уголке рта проступала складка, глубокая, как рана. А усмехался он дважды – дочитав до грамоты за рукоделие и еще в конце, где мадам писала, что сама королева не откажется от такой гувернантки. В остальном же послание его не впечатлило. – Исключено, – сообщил мистер Линден, откладывая его на подоконник. – Что исключено? – Чтобы ты работала гувернанткой. Совершенно исключено. Даже думать забудь. – Почему же? – А потому, любезная племянница, что гувернантка – не служанка и не госпожа, а невесть кто. Ей слишком легко попасть… в компрометирующую ситуацию. Я же слишком дорожу репутацией нашей семьи, к который ты тоже имеешь честь принадлежать – прошу, не забывай об этом стечении обстоятельств. Агнесс любила детей и давно уже воображала, как будет учить французскому двух розовощеких близняшек. Порою в ее мечты захаживал их родитель. То был представительный вдовец, неравнодушный к бедным учительницам. Но, по небрежному взмаху чьей-то руки, и близняшки, и их отец во фраке вдруг развеялись, как туман на солнцепеке. Так же нечестно! – И что же со мной станется? – Агнесс поерзала на стуле. – Замуж тебя выдам, – утешил ее благодетель. – Подберу тебе супруга на свой вкус – человека трезвого образа жизни, солидного, с капиталом. – Но у меня нет приданого! – воскликнула Агнесс так отчаянно, как если бы дядюшкин кандидат уже преклонял перед ней колено. Громко пыхтя и поблескивая лысиной. Мистер Линден пододвинул стул и присел напротив племянницы. Сидел он так прямо, словно спинка стула была утыкана гвоздями. – Приданое – не более чем приятный довесок, – дружелюбно пояснил он. – Главные же добродетели жены – трудолюбие и скромность. Ибо сказано в Писании: «Кто найдет добродетельную жену? Цена ее выше жемчугов… Она встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и урочное служанкам своим…от плодов рук своих насаждает виноградник». – Это в Библии так написано? – ужаснулась Агнесс. Она весьма смутно представляла, как насаждать виноградник. – В Притчах Соломона. Разве ты не читала Ветхий Завет? – Вообще-то… вообще-то нет, сэр, – упавшим голосом ответила девушка. Ветхий Завет не входил в круг чтения пансионерок мадам Деверо. Директриса, уже умудренная опытом, опасалась, что после ознакомления с ним девицы начнут задавать неудобные вопросы. Например, кто такие содомиты. Или чем занимался Онан в шатре нелюбимой жены. – Зато я читала Новый Завет. И еще «Книгу общей молитвы». Она мне… много раз пригождалась! – Незнание Священного Писания есть тяжкий грех, – не сдавался священник. – Твоя душа пребывает в опасности. Вообрази, что в следующий миг ты умрешь. – С какой же это стати? – возмутилась Агнесс, которой претила такая мысль. – Я отлично себя чувствую. – А ты вообрази, дитя мое. Вот умерла ты и предстала пред райскими вратами. Святой Петр спрашивает: «А ну-ка, мисс Тревельян, поведайте мне, что говорится в стихе таком-то из Книги Еноха». И что же ты ответишь? – Я попрошу подсказку. – И он прельститься твоей улыбкой и распахнет врата – так, по-твоему? – Можно хотя бы попробовать. Пастор посмотрел на нее несколько раздраженно, но вместе с тем сочувственно, словно в ее глазах уже отражались всполохи адского пламени. – Что ж, я готов списать твой ответ на полное незнание жизни, и обещаю не судить по нему о твоем уме. В реальном мире – это пространство за пределами твоего пансиона, – тут он даже привстал, ибо не привык проповедовать сидя, – так вот, в реальном мире, Агнесс, все не так радужно, как тебе представляется. Есть люди, с которыми нельзя договориться. Есть проступки, которым нет прощения. Есть, наконец, долг и обязательства, от которых не отшутишься. А улыбка и пара ласковых слов в конечном счете ничего не решают. Иногда нужно бить самому, иногда смиренно принимать наказание. Ты все поняла, дитя мое? – Да, сэр. – В таком случае я тебя переубедил. – Нет, сэр, – без колебаний ответила девушка. Самодовольная улыбка уже шевелилась в уголках его рта, но вот губы вновь сжались в тонкую линию. – Ах, вот оно как, – процедил пастор, поглаживая свой белый шейный платок. – Тогда поспорь со мной. Приведи аргументы. Как же, станет она с ним спорить, смекнула Агнесс. Проще дискутировать с китайцем или с кем-то еще, чей язык она не знает. На каждое ее слово пастор приведет три цитаты из пророков. Кроме того, где же это видано – чтобы выпускница пансиона оказалась права, а священник ошибался? Как тут вообще спорить? Ей – с ним! – Почтение к вашему статусу и память о благодеяниях, кои вы мне оказали, сэр, не позволяют мне возражать вам, – протараторила она, склоняя голову. – Премного благодарен. Однако почтения к моему статусу недостаточно, чтобы ты приняла мои слова на веру. Так ведь? А риторике, как я погляжу, барышень не учат. Поспорить со мной ты тоже не можешь. Превосходно! Я рад, что под моей крышей поселилась упрямица, которая не умеет ни думать, ни подчиняться. Слова прозвучали, как стук судейского молотка. – Посмотрим, чему же ты научились в своем пансионе. Придется тебя проэкзаменовать. – Прямо сейчас? – встрепенулась Агнесс, поникшая в ожидании приговора. – А по какому предмету? Если по географии, то можно я повторю колонии… – По домоводству, дитя мое. По тому единственному, что пригодится тебе в жизни. Он взял с каминной полки колокольчик, и в гостиной немедля возникла горничная. То ли пастор так вышколил слуг, что те появлялись до звонка, то ли юная особа давно уже стояла под дверью, приложив ухо к замочной скважине. |