Онлайн книга «Наследство»
|
Конверт очень маленький, бумага внутри совсем ветхая, чернила совсем выцвели и стали бледно-бурыми. Страницы в пятнах, надорваны и потерты — видимо, за долгие годы письмо не раз читали и перечитывали. Я разворачиваю их как можно аккуратнее — бумага того и гляди порвется на сгибах. Местами я едва различаю написанное, но этого вполне, вполне достаточно, чтобы подтвердить мою гипотезу. — 22 апреля 1902 года, — читаю я. — Душечка моя Кэролайн! Я получил твое письмо и страшно огорчился, узнав, что ты не получала моего — что ты, кажется, до сих пор не получила от меня ни одного письма! Уверяю тебя, я писал и пишу тебе почти каждый вечер. Я тут весь в хлопотах, еще многое предстоит подготовить в ожидании твоего приезда, потому что к вечеру я просто валюсь с ног, но клянусь, однако, что заботы не мешают мне постоянно думать о тебе. Нам сильно мешает весенняя непогода — позавчера прошел град величиной с мой кулак, таким можно убить человека! Этому дикому краю, любимая, отчаянно нужна нежная и ласковая женская ручка, которая бы его укротила! И я уверен, никаким бурям меня не испугать, когда ты будешь здесь, рядом с мной. Прошу, не огорчайся из-за отъезда твоей тетушки — здесь ты обретешь дом и самую любящую семью! Я понимаю, тебя беспокоит, что расстаетесь вы с ней не по-хорошему, но наверняка… — Не могу разобрать, что тут дальше. Почти целый абзац неразборчиво, — объясняю я Бет. — Я заметил это, еще когда… Мне больно, что… Наберись терпения, уже совсем немного осталось ждать, любимая моя, ты и не заметишь, как мы будем вместе. Я уже наметил место рядом с домом, где разобью для тебя сад. Я ведь помню, ты, говорила, как бы тебе хотелось иметь сад. Так вот, у тебя он будет, твой собственный, ты сможешь посадить в нем все, что захочешь. Почва тут не очень плодородная, песчаная, но на ней много чего растет и цветет. И ты расцветешь здесь, родная моя, я это знаю. Сердце каждый день напоминает мне о тебе, я горюю, что тебя нет, и благодарю Господа, что скоро мы будем вместе… — Далее снова большой кусок, который мне совсем не удалось разобрать: тут пятно, похоже, он промок от чего-то… Я обрываю себя, просматривая страницы до конца. — И вот окончание: Жду не дождусь, когда я снова увижу тебя, и мое сердце наполняется радостью оттого, что скоро уже ты отправишься в путь. Не горюй, родная, осталось совсем немного, скоро мы будем вместе до конца наших дней. Всегда твой, К. — Ну, что ты на это скажешь? — Так она была замужем! — восклицает Бет. — Похоже на то, хотя тут ничего не сказано про брак, но никакие другие объяснения мне в голову не приходят. Я не представляю, как иначе кто-то написал бы такое письмо — о том, что они начинают совместную жизнь, что у нее будет новая семья и все прочее. — Куда она ездила? Что там на марке? Я внимательно рассматриваю конверт: — Ничего не разглядеть. Надписи, штампы — все стерлось. — Как жалко. Может, она собиралась к нему, чтобы выйти замуж, но что-то случилось и помешало ей туда отправиться. — А как же тогда ребенок? — Да, правда. Значит, она потеряла и мужа, и ребенка еще до того, как приехала сюда. Сколько же лет ей тогда было? — Двадцать один, по-моему. Она как раз вступила в права наследства. — Как странно, и ничего об этом в ее брачном свидетельстве, ничего не было известно до сих пор! Поразительно, как все это могло быть забыто? — размышляет Бет. Я пожимаю плечами: — Кто знает? Если она с ним развелась, то хотела, возможно, сохранить это в тайне? Мэри сказала, что Кэролайн вообще не любила вспоминать свою молодость. Может, ей было что скрывать? А вспомни то письмо от тети Б., которое я тебе показывала, там упоминаются некие события в Америке и говорится, что их нужно в Америке и оставить. Она же явно опасалась какого-то скандала. Если бы ее муж умер, в брачном свидетельстве с лордом Генри было бы обозначено, что она вдова. Наверное, она от него сбежала. А если у нее к тому же умер ребенок, первенец, это может объяснить, почему она всегда была такой холодной, непроницаемой… Бет неожиданно отворачивается. Она не упомянула о том, что заходил Динни. Не передала его благодарность, и мне никак не выяснить, умышленно она так поступила или просто забыла, не признавшись при этом, что я подслушала их разговор. Но мне узнать не терпится. Просто невозможно удержаться, так хочется послушать, что ответит мне Бет. — Что-то не так? — спрашиваю я. — Эрика, почему ты с таким интересом во всем этом копаешься? Зачем тебе все это знать? — Сестра смотрит на меня искоса, из тени своих длинных ресниц. Ее окружает оранжевый ореол от огня, горящего в камине. — А тебе это не кажется интересным? Я хочу понять, почему… почему наша семья так ненавидит Динсдейлов. Ненавидела Динсдейлов, — поправляюсь я. — Хочу узнать, как Мередит стала такой жестокой и злобной, что ее так искорежило. Мне кажется, все это передалось ей от Кэролайн. И я просто хочу понять… почему… — И думаешь, что ты только что нашла ответ? — За что они ненавидели Динсдейлов? Нет. Я до сих пор понять этого не могу. Не может же это быть примитивным классовым предрассудком — нет, здесь явно кроется что-то большее. Крылось что-то большее. Что-то очень личное. Кроме того, судя по письмам Мередит, она не придавала большого значения классовым барьерам — во всяком случае, во время войны. Но, по крайней мере, я, похоже, знаю, из-за чего Кэролайн была такой… застывшей. Почему, как сказала мама, она никогда не любила Мередит. — Потому что лишилась ребенка? — Лишилась всей жизни, как мне кажется. Ты помнишь как в тот раз, на том летнем балу, когда Кэролайн обозналась и решила, что узнала официантку? — Ну и что? — Интересно — за кого она ее приняла? И почему так испугалась? Бет снова погружается в молчание и не отвечает, я не выношу, когда она вот так вдруг отгораживается. — И к тому же эти проклятые болотные флаги не выходят у меня из головы! Я уверена, что должна вспомнить что-то, с ними связанное… Бет меня уже не слушает. — Лишиться ребенка… даже представить себе не могу, что это такое. Ребенок, у которого была возможность вырасти, стать человеком. И твоя любовь к нему год от года становилась бы все сильнее… просто не могу представить. — Как и я. — Нет, тебе нечего даже говорить об этом, Эрика, ты же не знаешь, что это за чувство, не представляешь, как сильна эта любовь, — говорит она с чувством, со страстью. — Мало ли чего я не знаю, — огрызаюсь я обиженно. Слышно, как в камине потрескивают дрова, все тише, потому что огонь угасает. — Мы никогда не тосковали по Генри, — шепчет Бет, погружаясь в глубокую тень кресла, так что я не могу различить ее лица. — Мы видели, как его ищут, и наблюдали, как его исчезновение практически разделило семью. В общем… мы видели последствия… случившегося. Но мы никогда не тосковали по нему. Мы всегда были где-то с краю… на обочине этой беды. А ведь кому-то было больно… |