
Онлайн книга «Джевдет-бей и сыновья»
— Ну милый мой, расскажите, что они говорят? — Что у вас одни черепа на уме. — Ну, это мы знаем. Я этого и не скрываю. Что еще? — Говорят, что ваши идеи неправильны… — Это неинтересно, дальше! Что они говорят обо мне лично? — Профессор, мы будем вместе с вами работать над журналом. Какое вам дело до всяких сплетен? Мы с ними порвали! Гыясеттин-бей строго посмотрел на Мухиттина, словно желая сказать: «Ах ты, хитрец!» Покачал головой, повернулся спиной к Мухиттину, взял со стола пачку сигарет и закурил. Потом обернулся и тихо спросил: — А что молодежь? Уважает ли меня? — Они говорят, что вы у себя в саду разводите кур. Лицо профессора Каана исказилось. Щеки будто подтянула вверх невидимая рука, рот раскрылся. «Да, на этот раз я дал маху! — подумал Мухиттин. — Не надо было об этом говорить. Сам себе могилу рою!» — Значит, вот что они обо мне говорят? Кур развожу? Постарел, прежнего пыла нет? Так?! — Гыясеттин-бей злился словно не на тех, кто говорил о курах, а на Мухиттина. — Да не придавайте вы им такого значения, эфенди! — сказал Мухиттин. «Как, однако, на него подействовало!» — Кто это говорит? Махир? Я ведь его, можно сказать, взрастил! — Вы всех нас взрастили! — сказал Мухиттин и уселся на тот же стул, с которого недавно встал. Профессор, однако, остался стоять, и Мухиттину стало неудобно. — Я и в своей статье об этом писал. — Если в основу националистической идеи положить историческое прошлое, то какая, спрашивается, будет разница между ней и идеологией Народно-республиканской партии с ее народными домами? [99] Никакой! — Я тоже так думаю! — К тому же началась война. Если после нее в мире возникнет совершенно новая ситуация, нам нужно будет найти какие-то новые слова. Какой смысл повторять речи лекторов из народных домов? Вот вы что им скажите! — Эфенди, я с ними… — Да, и правда, вы уже говорили! — Гыясеттин-бей сел за стол. На губах у него появилась улыбка, значения которой Мухиттин понять не мог. Посмотрел на бумаги и книги, лежащие на столе, потом на часы. — Так, стало быть, цель вашего визита… Не повторите ли еще раз в общих чертах?.. Удивившись неожиданно официальному тону профессора, Мухиттин послушно, словно рассказывая внимательному врачу, на что жалуется, заговорил: — Я не хочу больше сотрудничать с Махиром Алтайлы и его единомышленниками в журнале «Алтынышык». Мы с вами… — Сколько вам лет? — прервал его Гыясеттин-бей. — Двадцать девять. — Как вы еще молоды! Вы инженер, не так ли? Что еще делаете? — Еще? Занимаюсь журналом. — А раньше чем занимались? — Работал по специальности… — проговорил Мухиттин, гадая, к чему клонит профессор. — Нет, я не о том. Я знаю, вы писали стихи. — Да, была у меня одна плохая книжка! — сказал Мухиттин и подумал, что окончательно потерял нить беседы и не понимает, что на уме у Гыясеттин-бея. — Почему же плохая? — Потому что тогда я ни во что не верил. — Не верили? Стало быть, главное, по-вашему, верить, не важно во что? — Нет, я говорю об убеждениях, о правильном мировоззрении! — сказал Мухиттин. «Неужели он хитрее меня?» Профессор Каан похлопал рукой по лежащей на столе газете. — Фрейд умер. Что вы об этом думаете? — Что, простите? — Вы хоть что-нибудь у него читали? Как вам его взгляды? Так и не решив, следует ли показаться профессору умным человеком или же только преданным идее, Мухиттин сказал: — Читал. Гыясеттин-бей задумчиво улыбнулся. — Я в свое время случайно познакомился с ним, когда жил в Вене и снимал комнату на Бергассе, 9, неподалеку от того места, где вел востоковедческий семинар. Мне говорили, что на первом этаже находится институт, но что это за институт, я не знал. Однажды вечером хозяйка дома передала мне, что профессор хочет со мной поговорить. Оказалось, что профессор этот — Фрейд. Он сказал, что в институте установлены чувствительные приборы, и попросил, если можно, ходить по дому в тапочках. Я читал одну его книгу, она мне не понравилась, так что я ему сказал: можете сколько угодно говорить, что девочки испытывают вожделение к отцу, а мальчики — к матери, но к нам, туркам, это не относится. Он надо мной посмеялся. — И старый профессор быстро, словно хотел застать Мухиттина врасплох, спросил: — Что вы думаете о его философии? — Полагаю, в чем-то она верна… — Вот, пожалуйста! — сказал Гыясеттин Каан и встал. — Не думаю, что из вас получится турецкий националист. Я в этом, собственно, с самого начала не сомневался. — Простите? — Вы не верите в турецкую нацию! Мухиттин вскочил на ноги и чуть ли не простонал: — Да что вы такое говорите?! — Я вообще не думаю, что вы можете во что-нибудь верить. Вы очень самодовольный и наглый человек. Все время пытаетесь показать, какой вы умный. — Профессор сделал несколько шагов в сторону Мухиттина, немного помолчал и заговорил снова, медленно и размеренно, как машина: — Однако вам следует понимать, что такие люди, как я, не могут воспринимать подобное поведение иначе как неуважение. Вы же один раз себя выдали. Человеку гордому и самолюбивому за такое дело браться не стоит… — Он поморщился и продолжил: — Махир задел твое самолюбие, вот ты и пришел ко мне, так ведь? А завтра пойдешь к кому-нибудь другому. Все, поговорили и хватит. Я ведь Махира знаю, мы с ним видимся… Как ты на его дочь смотришь, а? — И профессор направился к двери. Мухиттин тоже сделал шаг в сторону двери. — Я не сказал бы, что совершил ошибку! — Снова ты о себе! — проговорил Гыясеттин-бей, берясь за ручку двери. — Фрейд, видите ли, в чем-то прав! Ишь, какой умный! Нет, ты не можешь быть достойным сыном нации, живущей с мечом в руке! — Его глаза на мгновение сверкнули. — Все, что хотел, я у тебя выведал. Теперь мне все известно. Кур, стало быть, развожу! Зачем ты это сказал, a? Ты о себе такого высокого мнения, но меня провести не смог! — Профессор открыл дверь. — Растяпа! — Превосходно, ничего не скажешь, — пробормотал Мухиттин, переступая порог. — Как твоего отца звали? «При чем тут отец? — подумал Мухиттин, направляясь к входной двери. — Мой отец был военным». — Как его звали? Хайдар! Шиит! [100] — Гыясеттин Каан шел в двух шагах позади Мухиттина. — Махир мне сказал. Он служил вместе с твоим отцом. Говорит, так себе был человек, не очень достойный. Что, не ожидал? Махир все мне рассказал, и как тебя облапошил — тоже. Сказал тебе, что твой отец был великим человеком, ты и растаял, как малое дитя! |