Книга Колонисты, страница 3 – Джек Кавано

Присцилла была очень сильно привязана к этой хрупкой ясноглазой девушке, чему и сама несказанно удивлялась, ведь они с Энн — как вода и огонь, полярные противоположности. Взять хотя бы характер. Присцилла никогда не видела подругу раздраженной. Собственно говоря, она вообще не видела, чтобы та злилась, упрямилась или своевольничала. Сумасбродная, не в меру строптивая, вспыльчивая от природы, Присцилла искренне недоумевала, как так можно жить? Но настоящим камнем преткновения стал для них Джаред. Присцилла никак не могла взять в толк, что нашла в ее безалаберном братце умница Энн. А Энн между тем была влюблена в него, да и он по-своему, жалко и неумело, тянулся к ней.

— Если ты хочешь побыть одна, я уйду, — кротко сказала Энн.

После недолгого молчания — Присцилла вспомнила о только что данном себе зароке — она, слегка пожав подруге руку, ответила:

— Останься. Я буду только рада.

Энн Пирпонт улыбнулась. Улыбка была такой нежной и любящей, что Присцилле показалось, будто ее накрыло теплой и ласковой волной.

Процессия медленно двигалась по дороге, петляющей вдоль реки Чарлз, к маленькому кладбищу, которое располагалось на холме. Присцилла слышала, как заходится в хриплом мучительном кашле ее старший брат. Филип был болезненным с детства. Пыль, переутомление или тревога могли вызвать у него припадки удушья. Присцилла — хотя и была далека от мысли, что он притворяется, — находила, что частенько эти приступы случаются тогда, когда Филип хочет увильнуть от какого-нибудь дела.

Участники траурной церемонии столпились у открытой могилы. Заросший бурьяном, вереском, кустами барбариса и чахлыми березами холм выглядел диким и пустынным. Могилы были разбросаны как попало — никому, видимо, не приходило в голову хоть сколько-нибудь обиходить кладбище.

Родные и друзья покойного хранили чинное молчание. Погребальной службы не было. Пуритане [1] не желали следовать примеру католиков, которые полагали, что усопшему необходима молитва. Сжав губы, они смотрели, как гроб опускают в могилу.

Кроме наследства, которое Бенджамин Морган оставил своей семье, о пройденном им пути напоминали только слова, начертанные на надгробии. Их сочинила Энн Пирпонт.

Когда Присцилла покупала надгробный камень — твердую, темную плиту шиферного сланца из Северного Уэльса, у нее осведомились, какую надпись она желает видеть на памятнике. Девушка полюбопытствовала, что пишут в подобных случаях. Традиционный вариант выглядел так:

Вы обретете, как и я, покой,

Готовьтесь же последовать за мной.

Другие надписи были не лучше, и она попросила Энн Пирпонт сочинить эпитафию. На тяжелой плите, легшей на могилу Бенджамина Моргана, было высечено:

Весной я встал на рассвете

С улыбкой.

Летом в полдень вышел я в путь

Счастливым.

Осенью в сумерках сделал привал я

В печали.

Зимой наступила ночь, я лег

И уснул.

— Замечательная надпись, — шепнула Присцилла, наклонившись к Энн.

Юная поэтесса мучительно покраснела.

— Спасибо, — смущенно пробормотала она.

Погребение закончилось, и знакомые отца гуськом потянулись вниз. За ними чуть ли не бегом припустил Джаред. Филип и Пенелопа стояли у самого края открытой могилы. При взгляде на старшего брата в душе Присциллы поднялось чувство неприязни. Отныне глава семьи — он. Присцилла до сих пор не могла смириться с этим. Никто не думал, что все так обернется. Бенджамин Морган прожил лишь половину отпущенного ему срока. Он был таким прекрасным, таким добрым человеком…

«Почему, ну почему убили его, а не Филипа?»

Она спрашивала себя об этом с той самой минуты, как в их дом вошла беда. С любовью к отцу могла поспорить только ненависть к брату. Рассудком она понимала, что ее мысли чудовищны, — и не могла избавиться от них. «Почему, ну почему убили отца, а не Филипа?»

Они покинули дом вместе, а вернулся только Филип. Отца пронзили две стрелы и пуля, а на брате не было даже пустяковой царапины. Это не укладывалось в ее голове. Наверняка, ну наверняка же Филип мог спасти отца! Но вот вопрос: предпринял ли он что-нибудь ради его спасения? Он говорит, что да. И все-таки кто знает, кто знает…

— Присцилла.

Услышав незнакомый голос, она вздрогнула.

— Я напугал вас? — В этих словах звучало скорее удовлетворение, нежели сожаление. Сверху вниз холодными стальными глазами на нее смотрел Дэниэл Коул. — Я просто хотел сказать, что если я могу чем-то помочь вашей семье… А я и впрямь готов сделать для вас все… видите ли… мы с вашей матушкой старинные друзья.

— Благодарю вас за поддержку, сэр, — надменно сощурилась Присцилла.

Оскорбленный ее ледяным тоном, коммерсант зашагал прочь, но тут же вернулся и разразился тирадой:

— Смерть — это только начало. Ничем другим я не могу объяснить тот факт, что самыми светлыми днями моей жизни стали те два дня, когда я похоронил жену и сына! Если вы не будете столь эгоистичной, поймете: это лучшее, что могло случиться с вашим отцом.

И с этими словами мистер Коул ее покинул.

— Он сказал это из самых добрых побуждений, — Энн ласково положила руку на плечо Присциллы.

Она была права. Дэниэл Коул просто выражал широко распространенное среди пуритан представление о том, что после смерти праведник тотчас попадает в Царство Божье. И хотя Присцилла тоже верила в это, боль от страшной утраты не ослабевала.

— Полагаю, для его жены и сына день смерти и впрямь был самым светлым в их жизни, — не без яду заметила она.

Девушки ушли с кладбища последними. Энн из чувства деликатности держалась поодаль, понимая, что подруге надо побыть наедине со своими мыслями, и Присцилла была ей за это признательна. Она стояла на холме и смотрела на Кембридж. Ее платье раздувал ветер. Вдали виднелись бухта Бэк и Бостон. Присцилла прикрыла глаза рукой и разглядела извилистое русло реки Чарлз и крышу своего дома, окруженного деревьями. Внезапно у нее болезненно сжалось сердце.

Она больше никогда не увидит отца. Он не вернется домой. Ей придется оставить его здесь, в мерзлой земле, на продуваемом всеми ветрами холме. В один миг твердое намерение не поддаваться чувствам рухнуло, словно плотина, смытая волной, и из груди Присциллы вырвались рыдания.