Книга Карусель, страница 5 – Белва Плейн

— Да, — согласилась Салли.

— Конечно, вы с Дэном все это ей даете. — Хэппи налила кофе. — Присядь с нами, Клайв, возьми печенья. Я знаю, что ты хочешь, и это никого, кроме тебя, не касается, — твердо заявила она и добавила, обращаясь к остальным: — Так что воздержитесь от комментариев.

Объект ее сочувствия, Клайв, вгрызаясь в миндальное печенье, думал в этот момент: «Вот к чему все пришло. Или так это всегда и было?» Разумеется, предостережение Хэппи было адресовано Йену. Как-то раз Оливер, не зная, что Клайв слышит, просил Йена «быть подобрее к своему брату». И Йен ответил: «Я хорошо к нему отношусь. Просто он все время думает, что с ним обращаются пренебрежительно». На что Оливер только вздохнул: «Знаю».

«Наверное, — думал сейчас Клайв, беря еще одно миндальное печенье, — я считаю, что мной пренебрегают, даже когда это и не так, просто вошло в привычку. В конце концов, все так вежливы, так щедры на комплименты. Но разве я не гений в области цифр? Гений! Что они знают о волшебстве цифр, об их фокусах? Цифры так честны и так ясны, цифры искренни: они не лгут, не льстят. Все эти очень уважительные сотрудники думают, что я не знаю, как они меня называют: «полпинты», а Йена — «галлон».

Почему на меня иногда накатывают эти волны — да, я признаюсь в этом — ненависти к Йену? И никогда по отношению к Дэну, у которого есть все, чего нет у меня. Вот сидит, непринужденно скрестив свои длинные ноги, Йен и вполголоса разговаривает с нашим отцом. Вполне возможно, что одновременно он смакует воспоминание о своей последней женщине. Я, конечно, ничем не могу это подтвердить, но я знаю. Знаю. Я довольствуюсь купленными женщинами, ненавижу себя за то, что покупаю их, тогда как все его женщины красивы, да и почему бы им не быть красивыми? Посмотрите на него! Скажите мне, какому проклятому предку я обязан своим телом? И помимо всего прочего, я начинаю лысеть!»

Клайв вернулся к наблюдениям. Для него, исключенного из активного центра, основной ролью во время светских мероприятий стало анализировать и наблюдать. От него мало что ускользало. Сегодня, например, Салли была погружена в себя, смотрела куда-то в пустоту. На нее это было не похоже. Поразительная молодая женщина — очень светлая кожа и очень темные волосы, живая, всегда наготове интересный рассказ о людях и местах, которые попали в объектив ее камеры. Он гадал, что такое могло приключиться, что она рассматривает в пустоте.

Она смотрела не в пустоту, а на серебряную карусель. После шока этого дня Салли была погружена в ностальгическую меланхолию…

* * *

Женщина в антикварном магазине, обратив внимание на красивую вещь, сказала:

— Это литое серебро, сделано в девятнадцатом веке придворным ювелиром в Вене. Настоящее сокровище.

— И цена тоже редкостная, — заметил молодой человек. — Нет, я просто смотрю, потому что у нас дома есть такая же. Мой дядя купил свою в Вене много лет назад.

— Эта играет «Весенние голоса».

— А наша — вальс «На прекрасном голубом Дунае».

Именно в тот момент их взгляды встретились. Салли привыкла к тому, что на нее смотрят, и умела отворачиваться. Но на этот раз она не отвернулась, и из магазина они вышли вместе.

Они находились в Париже. Послеполуденный свет превращал затянутое облаками небо из голубого в отливающее опалом зеленое. Он спросил, как ее зовут. Она колебалась. Вид у него был вполне приличный — темно-синий деловой костюм, полосатый галстук, начищенные туфли. Он был высокий и мускулистый, рыжеватые волосы и добродушное загорелое лицо. И все равно она не решалась.

— Глупый вопрос. Зачем вам называть свое имя? И не называйте. Я, правда, представлюсь. Вот моя карточка.

— «Дэниел Р. Грей», — прочла она, и ниже: — «Грейз фудс», отдел международных связей». Так это вы? Кофе, пицца и консервы?

Он кивнул:

— Я приехал во Францию купить компанию по производству шоколада. Чудесные конфеты с начинкой из миндаля, с ликером и с другими вкусными вещами.

Разумеется, любой человек может иметь визитные карточки. И все же что-то в этом мужчине говорило: «Поверь мне».

— Я Салли Морроу. Фотограф. Фотографирую знаменитостей и авторов для книжных обложек, ну и тому подобное. Я только что позволила себе недельный отпуск в Париже.

— А вы можете позволить себе выпить со мной кофе? У меня есть любимое местечко на острове Сите. Мы сможем посидеть на солнце, понаблюдать за людьми.

«Он ко мне клеится, — подумала она, — только и всего. Никакого вреда не будет, если мы посидим вдвоем в общественном месте».

Абсолютно никакого вреда. Спустя полгода они поженились…

— Ты словно где-то далеко. И выглядишь печальной. Что случилось? — спросил у Салли подошедший к ней Дэн.

Ей захотелось встать и обнять его, и сказать, что она его любит, что так за все благодарна и так напугана и что совсем не хочет взваливать на него свои страхи.

Но она только произнесла:

— Я просто вспоминала, глядя на карусель.

— И от этого расстроилась?

— Да нет, я не расстроилась. Правда. — Она улыбнулась, и глаза ее заискрились.

— Эй, Дэн, — позвал Йен, — я сказал, Дэн…

— Прости, я прослушал.

— Сегодня мне снова звонили из того шведского консорциума.

Мгновенно насторожившись, Дэн сказал:

— А я думал, что с тем предложением покончено.

— Похоже было, но оно ожило. Кое-какие крупные деньги из Британии и Голландии горят желанием поучаствовать. Они снова хотят начать переговоры.

— Я не хочу переговоров, Йен, — покачал головой Дэн. — Я не передумал.

— Но ты не слышал, что они предлагают. Двадцать восемь миллионов. — Подождав реакции и не дождавшись, Йен добавил: — Это при условии, что мы продадим все, и я не вижу причин, почему бы нам этого не сделать.

— Я привел тебе много причин, когда мы говорили об этом полтора года назад, — сказал Дэн.

— Но тогда их предложение было совсем не таким.

— Если бы оно в два раза превышало нынешнее, я бы все равно сказал «нет».

Расслабленная поза Йена сменилась напряженной, и, наклонившись к Дэну, он резко бросил:

— Все еще переживаешь за деревья и птичек?

Если бы ему дали жесткий отпор, Йен назвал бы это добродушным подтруниванием. Обычно Салли это не беспокоило: они все привыкли к манерам Йена, всегда резким, а иногда и грубым. Но сегодня, когда ее нервы были натянуты как струны, ей стало неприятно.

— Да, переживаю. Мы убиваем их направо и налево.

— Честно говоря, меня больше заботят люди, Дэн.

— О них я тоже думаю, Йен. О людях, которые гуляют или просто сидят и наслаждаются окружающей природой.

— Ты сентиментален.