Онлайн книга «Детям»
|
– Не знаю. А что? – К нему бы уйти… А то заколотят все равно. Знаешь что, я одну штуковинку придумал… Он говорит шепотком, шипит, и я чую, что «штуковинка», которую Драп придумал, необыкновенное что-нибудь. Может быть, он такое придумал… может быть, хочет убежать в деревню?.. – Драп, голубчик, иди ко мне… я тебе доску положу гладильную… – Нет, ты лучше иди ко мне, а то еще накроют меня у тебя – тогда мне смерть. Лезь сюда, я тебе лепешечки дам. Земляк из деревни привез, угостил. О, я знаю эти чудесные черные лепешки, с соломинками, с зернышками овса и с дырочками, похожие на пряник! А мне так хочется есть. Я мигом всовываю через окно на тополь гладильную доску, Драп подхватывает ее и кладет концом между суком и деревом. Теперь можно и перемахнуть. Доска лежит прочно на подоконнике и в тополе. Я делаю шаг, доска колышется, а до земли высоко, можно разбиться. – Иди же! – шипит Драп. – Э, трусишка… Барин, кошку жарил! – Я боюсь, Драпик… насмерть ведь… – А француз-то! – говорит лихо Драп. – Гляди, на! Он лезет на доску и шагает ко мне. Тополь дрожит, кончик доски постукивает на подоконнике, но Драп идет смело. На серединке спускает ноги и даже подпрыгивает сидя. – Ничего не боюсь, плевать! Я лезу к нему на коленках, он подбодряет и отодвигается. Совсем не страшно! Внизу журчат растревоженные куры в курятнике. Я уже на тополе. Драп дружески обхватывает меня, и слышу я, как пахнет им, самым настоящим Драпом, – сапогами, варом и чем-то едким. Мы сидим в тополе, на суку. – А что, – говорит Драп мечтательно, – слоны далеко живут? – Далеко. Они живут… за морями, где горячая Африка. – Да, далеко. А француз оттуда? – Француз… Он тоже далеко… Француз из Франции. – Может, врешь ты все? А француз где – там слоны есть? Я не знаю, но мне вдруг приходит в голову, что обрадуется Драп, и я говорю: – Там и французы бывают. Робинзон Крузо… Я тебе дам книжку. И попугаи там… – Знаю я попугаев. Это которые билеты вытаскивают. Верно. Ходит по дворам у нас черномазый мальчишка с зеленым попугаем и дает за три копейки выдернутый попугаем билет «на счастье». – Попробуй-ка, – говорит Драп, – какая у меня шишка на башке. Всю голову разломило, кружится… Я пробую, но в темноте не видно. Я шарю по вихрастой голове. Драп берет мою руку и направляет. Вот. О, какая шишка, с кулак! – Наплевать! – говорит Драп отчаянно. – Все равно в воскресенье, завтра, опять убегу туда. Все равно. Встану завтра чем свет, наловлю голубей десятка три, стащу к Розенбергу в аптеку… А что, не возьмут меня к зверям служить? Обучили бы со зверями заниматься, стал бы как работать! А что, Франция – это далеко? Пешком дойтить можно? Не знаю я, но кажется мне, с этого тополя, теперь все далеким. – Далеко, Драп… тыщи верст! Не дойти пешком. – Эх… – вздыхает Драп. – Да, не дойтить. А кузнечонка хозяин в погребе на цельную ночь запер. – А что у тебя за штуковинка? Говорил-то? – Только, слышь, не сказывай никому, – шипит Драп. – Я обязательно полечу, стараться буду. У скорнячихи зонт огромный есть, на погребице лежит… на рынок она его для торгу берет всегда… – Это белый-то? Да, замеча-ательный! – говорю я и начинаю понимать штуковинку. – Белый. С таким зонтом не пропадешь… можно сколько хочешь полететь. Завтра залезу на амбар и полечу, а потом и с вашего верху, с самой крыши… Ежели с третьего яруса слечу лихо, тогда с чего хочешь тебе слечу! Потом с Казанской колокольни попробую… Хочешь, и тебе могу дать? – А страшно-то! – Дурак, стра-ашно! Тот-то эн с какой высочищи летает! А что, у французов сапожники есть? Ну, ты узнай поверней. – А чего? – А не сфискалишь? Ну вот что. Может, я… Ты только не сказывай… Я еще, может, убегу… Все равно мне здесь не жить. До меня вон Алешка жил, ему Прохор руку перешиб и печенки отбил колодкой. Захирел-захирел и помер в деревне. Убегу! Мне становится страшно. Что будет, если уйдет Драп? Тогда все пропало. Меня охватывает такая тоска, такая боль щемит сердце, что я хватаю за руку Драпа, в горле у меня режет, глаза жжет, и я не могу выговорить слова. – Не убегай, Драп… милый… Мы лучше… вместе уйдем… У меня в копилке три рублика есть… Папаша помер… все равно… – Нет, тебе никак нельзя… – говорит Драп. – У вас дом большой, лошади, все богатство. А я голый, сам себе голова. Буду идти, идти… по разным дорогам, по лесам… Странники разные так идут… А то, может, на разбойников наскочу, они к себе возьмут. Есть добрые разбойники. Дойду до Серги-Тройцы [50] … А то к цыганам попрошусь, по дорогам буду ездить с ними, кур воровать. Все равно, наплевать! Только вот писать не умею… – А тебе зачем… писать? – А то как! Зайду далеко, а как тебе письмо написать? У меня, может, деньги где откроются, клад найду. Тогда мы здорово бы… – Тогда можно корабль купить! – говорю я. – Накупить товаров – и к черным народам, к ефиопам поехать, к туркам… Так мы мечтаем долго-долго. Уже совсем ночь. Уже давно слышим мы окрик жены Прохора: – Драп, лешман! Куда тебя запропастило, чертенёнка? Лохань выносить ступай! – Дался я им! – злобно говорит Драп. – Колодками кормят, черти!.. Есть не дают. Не ужинал, не обедал. Только лепешки ел – земляк угостил. На́ лепешечки, есть у меня кусочек… Он достает из пазухи теплый, пропитанный его духом кусок лепешки. Разламываем и чавкаем молча. Над нами звезды. В тополе так душисто пахнет, что кружится голова. Мне вдруг слышится, что Драп делает что-то горлом, так вот: «гум-гум». Я быстро проглатываю кусок и спрашиваю: – Драп, ты чего? Чего плачешь? Драп молчит, но сильней слышится – «гум-гум-гум…», потом всхлипыванье носом, потом дрожит гладильная доска, дрожит тополь, дрожит, слышу я, Драп. Слышу я, как подрагивает его коленка о мою ногу. – Не пойду я домой… – сдавленно говорит-скрипит Драп. – Заколотят меня, Колька… Да, у Драпа защиты нет: ни отца, ни матери. – Драп, – говорю я, – когда я буду большой, я тебя к нам возьму. Будешь, может быть, лесом торговать. Я обязательно буду лесом торговать. Будем на барках по рекам ездить… – Заколотят меня, Колька… Нет, полечу лучше! Либо смерть приму, либо… |