Онлайн книга «Богомолье»
|
У Золотого Креста пьют воду богомольцы, звякают кружками на цепочках, мочат глаза и головы. Пьем и мы. Смотрим – везут расслабного, самого того парня, которому отдал свои сапоги Федя. У парня руки лежат крестом, и на них, на чистой рубахе из холстины, как у покойника, – новенький образок Угодника. И сапоги Федины в ногах! Приехали, целым-целы. Старуха узнает нас и ахает, словно мы ей родные. Парень глядит на Федю и говорит чуть слышно: – Сапоги твои… вот надену… Глаза у него чистые, не гноятся. В народе кричат: – Пустите, болящего привезли! Старухе дают кружку с оборванной цепочкой. Она крестится ею на струящийся блеск Креста, отпивает и прыскает на парня. Он тоже крестится. Все кричат: – Глядите, расслабный-то ручку поднял, перекрестился!.. Велят поливать на ноги, и все принимаются поливать. Парень дергается и морщится – и вдруг начинает подниматься! Все кричат радостно: – Гляди-ка, уж поднялся!.. Ножками шевелит… здо-ро-вый!.. Приподнимают парня, подсовывают под спину сено, хватают под руки, крестятся. И парень крестится – и сидит! Плачет над ним старуха. Все кричат, что чудо живое совершилось. Парень просит девчонку: – Дунька, водицы испить… Попить-то и не дали! Суют кружки, торопят: – Пей, голубчик… три кружки за́раз выпей!.. Сейчас подымешься!.. Иные остерегают: – Много-то не пей, не жадничай… вода дюже студеная, как бы не застудиться!.. Другие кричат настойчиво: – Больше пей!.. Святая вода не простужает, кровь располирует!.. Горкин советует старухе: – К мощам, мать, приложи… и будет тебе по вере. И все говорят, что – будет! Помогают везти тележку, за нею идет народ, слышится визг колёсков. У колокольни кто-то кричит под благовест: – Эй, на-ши… замоскворецкие!.. Оказывается – от Спаса в Наливках диакон, которого встретили мы под Троицей. Теперь он благообразный, в лиловой рясе. И девочки все нарядные, как цветы. И певчие наши тут же. Все обнимаемся. Диакон машет на колокольню и восторгается: – Что за глас! Сижу и слушаю, не могу оторваться… От младости так, когда еще в семинарии учился. Говорят про колокола и певчие – всё-то знают: – Сейчас это «Корноухий» благовестит, маленький, тыща пудов всего. А по двунадесятым – «Царь-колокол» ударяет, и на ногах тут не устоишь. Диакон рассказывает, что после обедни и «Переспор» услышим: и колоколишка-то маленький, а все вот колокола забьет-накроет. Певчие хвалят «Лебедя»: – За «Славословием»-то вчера слыхали? Чистое серебро! Диакон обещает сводить нас на колокольню – вот посвободней будет, – отец звонарь у него приятель, по всем-то ярусам проведет, покажет. Надо спешить в собор. Народу еще немного, за ранними отмолились. В соборе полутемно; только в узенькие оконца верха светят полоски солнца, и вспыхивают в них крыльями голубки. Кажется мне, что там небо, а здесь земля. В темных рядах иконостаса проблескивают искры, светятся золотые венчики. По стенам – древние святые, со строгими ликами. На крылосе вычитывают часы, чистый молодой голос сливается с пением у мощей: Преподо-о-бный отче Се-е-ргие… Моли Бога о на-ас!.. Под сенью из серебра, на четырех подпорах, похожих на часовню, теплятся разноцветные лампады-звезды, над ракой Преподобного Сергия. Пригробный иеромонах стоит недвижимо-строго, как и вчера. Непрестанно поют молебны. Горкин просит монаха положить на мощи образочки и крестики. Желтые огоньки от свечек играют на серебре и золоте. Отец берет меня на руки. Я рассматриваю лампады на золотых цепях, большие и поменьше, уходящие в глубину, под сень. На поднятой створе раки [104] из серебра я вижу образ Угодника: Преподобный благословляет нас. Прикладывается народ: входит в серебряные засторонки, поднимается по ступенькам, склоняется над ракой. И непрестанно поют-поют: Преподо-о-бный отче Се-е-ргие… Моли Бога о на-ас!.. Поет и отец, и я напеваю внутренним голоском, в себе. Слышится позади: – Пустите… болящего пустите!.. Пригробный иеромонах показывает пальцем: сюда несите. Несут мужики расслабного, которого обливали у Креста. Испуганные его глаза смотрят под купол, в свет. Иеромонах указывает – внести за засторонку. Спрашивает: как имя? Старуха кричит, в слезах: – Михайлой, батюшка… Михайлой!.. Помолись за сыночка… батюшка преподобный!.. Иеромонах говорит знакомую молитву – Горкин меня учил: …скорое свыше покажи посещение… страждущему рабу Михаилу, с верою притекающему… Горкин горячо молится. Молюсь и я. Старушка плачет: – Родимый наш… прибега и скорая помога… по-моли Господа!.. Иеромонах смотрит в гроб Преподобного и скорбным, зовущим голосом молится: …и воздвигни его во еже пети Тя… – Подымите болящего… Болящего подымают над ракой, поворачивают лицом, прикладывают. Иеромонах берет розовый «воздух» [105] , возлагает на голову болящего и трижды крестит. Старуха колотится головой об раку. Мне делается страшно. Громко поют-кричат: Преподо-бный отче Се-е-ргие… Моли Бога о на-ас!.. Все поют. Текут огоньки лампад, дрожит золотыми огоньками рака, движется розовый покров во гробе – живое все! Я вижу благословляющую руку из серебра на поднятой накрышке раки. Прикладываемся к мощам. Иеромонах и меня накрывает чем-то и трижды крестит: …во еже пети Тя… и славити непрестанно… Эти слова я помню. Много раз повторял их Горкин, напоминал. Чудесными они мне казались и непонятными. Теперь – и чудесны, и понятны. Тянется долгая обедня. Выходим, дышим у цветника, слушаем колокольный звон, смотрим на ласточек, на голубое небо. Входим опять в собор. Тянет меня под тихие огоньки лампад, к Святому. Отец привозит меня к Аксенову на Кавказке и передает на руки молодцу. Встречает сам Аксенов, говорит: «Оченно приятно познакомиться», – и ведет на парадное крыльцо. Расшитая по рисункам барышня, в разноцветных бусах, уводит меня за ручку в залу и начинает показывать редкости, накрытые стеклянными колпаками, – вырезанную из белого дерева лошадку и тележку, совсем как наша, игрушечную только, мужиков в шляпах, как в старину носили, которые косят сено, и бабу с ведрами на коромысле. И все спрашивает меня: «Ну что… нравится?» Мне очень нравится. Молодчик, который вчера нас гнал, ласково говорит мне: |