Книга Мария в поисках кита, страница 39 – Виктория Платова

Я просто чувствую, как у меня начинают гореть щеки: «ВПЗР» — слово исключительно для внутридневникового пользования. И это — мой дневник, ничей другой.

— Почему — «с ироническим»?

— С каким же еще? Ты ведь не считаешь меня великим писателем. Судя по написанному в твоем говенном опусе, претендующим на биографические заметки.

У кошки Гимбо — короткие ломаные усы и черный нос: не кошачий, а прямо-таки собачий. Как у шпицбергенской хаски, с которой ВПЗР тесно общалась на хинди с примесью норвежского. Помнится, эпопея со Шпицбергеном была изначально поставлена мной под сомнение, как и все другие ее эпопеи, и чего там только я о ней не понаписывала, господи ты боже мой!..

— Он ни на что не претендует.

— Да неужели?! — Наконец-то ВПЗР дает волю ярости и плещет в меня водой из стакана. Вот для чего он понадобился! Хорошо срежиссированная мизансцена, ничего не скажешь. — Значит, я — ничтожная плагиаторша?!

— Я не писала, что вы — ничтожная плаг…

— Конечно, не писала! Ты писала, что я вечно оказываюсь там, где уже побывали другие. Как это? — Тут она прикрывает глаза и цитирует почти дословно: — «Карманным Зюскиндом и карманным Мураками уже была, пусть теперь побудет карманным Стивеном Кингом», верно? Я учту твое замечание, и мало тебе не покажется!..

— Вы все неправильно поняли…

— «Карманным Зюскиндам Нобелевскую премию не выдают» — каково, а?! Да будет тебе известно, что я даже не читала этого Зюскинда! Ни одной страницы!

— Успокойтесь, пожалуйста…

— А кто тебе сказал, что я нервничаю? Беспринципные и аморальные фрики — не нервничают! Сумасшедшие тетки с манией величия — не нервничают. Мелкотравчатые демоны — не нервничают! А если и нервничают — то совсем не по такому ничтожному поводу, как ты. Ты и есть ничтожество! Неблагодарная скотина!!!

Кошка, сидящая на руках у ВПЗР, — самое удивительное существо на свете. По всем законам жанра ей бы уже давно пора вздыбить шерсть и убежать, но она не делает ни того, ни другого. Ведет себя тихо и в какой-то момент даже начинает тихонько урчать. Неужели ей нравится происходящее?

Мне — точно нет. Волны отчаяния и детского стыда накатывают на меня с завидной периодичностью, временной промежуток между ними — не больше двадцати секунд. Ритм — две четверти, как в румбе, самбе, пасадобле. Или все же это — аргентинское танго?

Ведет ВПЗР. Черты партнера расплывчаты. «Tangus Dei». Соло на аккордеоне — Астор Пиаццола.

Чтобы как-то защититься от ужаса происходящего, я пытаюсь представить ВПЗР в длинном черном платье, в туфлях с крепкими набойками, с красной розой в волосах.

Получается неубедительно.

Тогда я мысленно наряжаю ее в ослепительно белый костюм — тройку, розу заменяю белой шляпой с черным кантом и пририсовываю усики над верхней губой. Нетронутыми остаются лишь туфли. Черты партнера расплывчаты по-прежнему.

ВПЗР не Марлен Дитрих, чтобы с шиком носить мужские костюмы. Причем не абстрактно мужские, костюм достался ей от Аль Пачино, моего любимого актера (интересно, вошел ли Аль в число ста сорока четырех тысяч избранных?). Пиджак великоват, штаны чересчур длинны, жилетка морщит на груди — и при этом ВПЗР старается вести со всей элегантностью, на которую только способна.

Ни хрена у нее не выходит, комичная нарисовалась картинка!..

— А что это ты лыбишься? — на мгновение притушив гнев, спрашивает ВПЗР.

— Я не лыблюсь.

— Ты откровенно ржешь. Прямо мне в лицо. Сучка!

За неимением второго стакана с водой, ВПЗР швыряет в меня чашкой с остатками многострадального капуччино. Увернуться удается в последний момент, но некоторое количество жидкости все же попадает мне на свитер.

Выпустив таким образом пар, ВПЗР снова погружает пальцы в шерсть Гимбо.

Все, делать здесь больше нечего.

Но стоит мне только оторвать задницу от стула, как ВПЗР властно произносит:

— Сядь. Мы еще не договорили.

— Вы считаете, что это разговор? Это — скандал, а в скандалах я не участвую. Я — спокойный человек, тихий и кроткий, почти что Голубь Мира. И бойня мне ни к чему.

— Бойня… — ВПЗР мечтательно улыбается одними уголками губ. — Хорошее название для романа! Но чего-то не хватает… Может быть, номер приплюсовать, ты как думаешь?

— Ага. «Бойня номер 5». Только это уже было. У Курта Воннегута.

— Да что ты! Жаль… А получился бы из меня карманный Воннегут?

Временная передышка закончилась, подсказывает мне интуиция: сейчас ВПЗР пойдет на второй круг.

— Лучше остаться собой, — осторожно говорю я.

— Беспринципным и аморальным фриком? Сумасшедшей? Извращенкой? Что бы ты чувствовала, если бы прочитала про себя такое, Ти?

— Я бы просто не стала читать чужие дневники. Мне бы и в голову это не пришло.

— Конечно. В твою голову забрела совсем другая идея: опорочить человека, на которого работаешь и от которого кормишься. Речь не о корке хлеба, а полноценном ресторанном питании. Этот человек предоставил тебе кров, избавил от бытовых проблем, вытащил из метро и пересадил на собственную машину. Познакомил с людьми, с которыми ты бы никогда не познакомилась в силу своей человеческой незначительности. И в благодарность за это ты решила облить его помоями. Выставить без грима при естественном освещении. Но ты не учла одного, соплячка. Я ничуть не хуже Жанны Моро. В своем жанре, разумеется. Обернуть минус в плюс для меня — легче легкого. А Астор Пиаццола, да будет тебе известно, уже умер.

Последняя фраза заставляет меня вздрогнуть: несколько минут назад Астор Пиаццола был жив и здоров и исполнял на аккордеоне «Tangus Dei» — но происходило это в моей голове. Каким образом ВПЗР удалось проникнуть туда? И видела ли она саму себя — сначала в платье и с розой в волосах, а затем — в костюме с плеча Аль Пачино? И так ли уж бездарно она ведет в аргентинском танго?

— И насчет Марокко. Знаешь, почему я люблю Марокко?

— Нет.

— Потому что там со мной ничего не произошло… А отсутствие событий положительно влияет на воображение. Вообще-то, пишешь ты неплохо. Живенько и местами смешно. Хорошим писателем ты, конечно, не станешь…

— Я и не собиралась…

— Но учти на будущее: есть две вещи, которыми ты злоупотребляешь. Тире и скобки. Я не против тире — они придают текстам известную графическую привлекательность. И позволяют держать ритм. Две четверти, как в аргентинском танго. А вот от скобок лучше отказаться. Отвлекают от повествования и слегка тормозят сюжет. Если пасквиль вообще можно назвать сюжетом. И если уж ты грешишь лирическими отступлениями, делай их оригинальнее, чтобы читатель не заскучал в ожидании дальнейшего развития действия.

Мастер-класс заканчивается так же неожиданно, как начался. ВПЗР наклоняется к Гимбо и целует ее между ушей.