Онлайн книга «Мария в поисках кита»
|
— …А они тоже идиоты? — Кто? — ВПЗР смотрит на меня с подозрением. — Симон, Клифт и Казарес. Они ведь актеры. А все актеры, по вашему утверждению, идиоты. — Не нужно понимать все мои слова так буквально, Ти. Я имела в виду совершенно конкретного идиота. Идиота местного разлива. Того, у кого на дурацкой бескозырке написано «Мария-Гизела-Пиедад»… Пи-иедад, произносит ВПЗР с нотками брезгливости в голосе. Как будто Пьедад — это зоологическое имя насекомого: не ядовитого, но чрезвычайно отталкивающего на вид. Мне неожиданно становится обидно за Пьедад — лыжницу и преступную мать. — Вообще-то, правильнее говорить «Пьедад»… — А мне без разницы. Кстати, раз уж ты такая испанофилка, Ти… Гизела — это ведь не испанское имя? Скорее, немецкое… — Почему? В испанском это звучит как Хисела. Хисела, Хиселита… Лита. — Надо же, какая херация! — сплевывает ВПЗР. В чем заключается «херация», непонятно. Как непонятно, чем несчастная Лита хуже горячо любимых ВПЗР Зиты и Гиты. — Вот так всегда, Ти. У моряка в каждом порту — по невесте… — Он не моряк. Актер. — Жаль… Очень жаль. Лучше бы ему, конечно, быть моряком, чем каким-то там третьесортным Актер Актерычем. Это было бы логично. Вот скажи мне, Ти: что делать актеру на маленьком острове, вдали от огней рампы, литчасти, распределения ролей и благодарных зрителей? — Понятия не имею. Наверное, он оставил театр… — Выгнали из труппы за профнепригодность? — Не обязательно. Сам решил уйти. Посвятить себя чему-то, что оказалось для него важнее сцены. — Чему, например? — Вдруг он пишет книгу? ВПЗР недовольно морщится. Для нее существует лишь один писатель — она сама, и предположение, что кто-то еще рискнул заняться таким богоизбранным ремеслом, воспринимается как кощунство и посягательство на устои мироздания. — Он может быть… ну, не знаю… астрономом-любителем, — леплю я первое, что приходит в голову. — Романтично и изысканно. — Полная чушь. Дичь. Глупистика, — безапелляционно заявляет ВПЗР. Как будто не она выпасала на страницах своих книг стада структуралистов, нейролингвистов, эмпириокритицистов, стихийных дарвинистов и прочих абстрактных прохиндеев. Астрономы тоже случались, хотя и позиционировались не как любители, а как вполне себе профессионалы, был карнавал, и я нарядилась Тихо Браге! — Он переехал сюда из-за маленького брата. — Мне как будто даже нравится вторгаться в жизнь незнакомого человека и перекраивать ее по своему усмотрению. — У брата серьезные проблемы с психикой, он замкнут в себе, жизнь в больших городах для него — сущая пытка, а маленький остров — самое то! Такая вот всепоглощающая братская любовь, такое вот подвижничество и самоотречение. Романтично и изысканно. — Слишком слезоточиво. С этой ролью никто не справится, кроме Николаса Кейджа. Да и он войдет с ней в резонанс только после двадцать пятого дубля. А брат не такой уж маленький, Ти. Вполне половозрелая особь. — Откуда вы знаете? Вы видели Кико? — Я видела рисунки. Их рисовал не ребенок. — Кто тогда? — Я же сказала, Ти… Взрослый человек. Конечно, очень своеобразный взрослый. Знающий что-то такое, о чем другие даже не подозревают. Он бы и рад поделиться этим тайным знанием, да не получается. Никто его не слышит, никто не хочет понять. А для того, чтобы услышать, нужно войти с ним в резонанс. Как слезоточивому Кейджу с ролью брателло-подвижника. — Он что… немой? — понизив голос до шепота, спрашиваю я и невольно оглядываюсь в поисках таинственного, малопонятного и пугающего Кико. — Откуда же я могу знать! — В устах ВПЗР это звучит как: «я еще не придумала до конца, но нахожусь в процессе, не мешай!». — Совсем необязательно немой. Он может и разговаривать, когда захочет. Вот только в словах, которые он произносит, заключен совсем иной смысл. Ну, это как если ты говоришь «кошка», имея в виду катер. А если сказать «голая кошка», то катер окажется с проломленным днищем. Пример примитивный, но суть он объясняет. — А если сказать «сиамская кошка», то катер окажется тем самым местом, где произошло «L'Assassinat De Carala»? — Ты мыслишь в правильном направлении, Ти, — смеется ВПЗР и слегка похлопывает рукой по куртке. И тотчас же из нее высовывается потешная мордочка Гимбо. Осторожно погладив кошачью переносицу, ВПЗР понижает голос; совсем как я сама несколько секунд назад. — Не волнуйся, малышка. Речь не о тебе. Ты ведь не сиамская, ты просто — кошка… Просто кошка — и все!.. Симбиоз Великой (хи-хи) Писательницы (упс!) и «просто кошки» умиляет. Но меня вовсе не тянет умиляться, перед глазами так и стоит раскинувшееся до самого горизонта интонационное вэпэзэзровское море — «радийное» до безобразия. И на его волнах покачиваются бумажные кораблики, сделанные из рисунков Кико. Что именно увидела в них ВПЗР, чтобы сделать заключение: он — взрослый? Да еще с какой-то сомнительной тайной внутри? — А мне показалось, что это — детские рисунки. — Тебе показалось, Ти. Вспомни кошачьи усы. — С ними что-то не так? — Это абсолютно правильные усы, хотя и не часто встречающейся формы. Точно такие же были у Сальвадора Дали. Один в один. Вряд ли детям, с их неразвитым абстрактным мышлением, пришло бы в голову совместить кошку и Дали. Кошка для них — просто кошка… Притворись знатоком детей! — именно так называется очередная малостраничная брошюрка под общей редакцией ВПЗР. Которая, как известно, этих самых детей на дух не переносит. — А киты с женскими головами? — ВПЗР, видимо, решила добить меня — С этими тоже не слава богу? — Они несчастны. — Киты? — Женщины. Несчастны и напуганы. Каждая по-своему. И это отражено в рисунках. — Полагаете, ребенок не может отразить в рисунках несчастье или страх? — Может. Наверное, может. Но нюансировка несчастья и страха… Его градация… Ребенку недоступны. Опять же, в силу отсутствия абстрактного мышления. Нужно быть |