Книга Мексиканский для начинающих, страница 52 – Александр Дорофеев

– Ты хам, Василий. Да черт с тобой. Вот большая чаша! – и она вручила увесистую, как папайя, розовую, как роза, блестящую и гладкую – простите, другого слова нет, – титьку. Васька повертел, потрепал, заглянул внутрь.

– Проведем испытания? Немного золотого пульке.

– Погоди до вечера, – сказала Шурочка. – Из такой посуды пьют в интимной обстановке.

– Откуда ж взять? – огорчился Васька. – Ты не создаешь!

С титькой в обеих руках он проследовал дальше и очутился среди многофигурных глиняных композиций. С первого взгляда было не понять, что происходит, но, приглядевшись, Васька возбудился и порозовел, как роз.

Открывалась сексуально-историческая панорама – сцены из жизни древних ацтеков. Попросту групповуха, хотя не менее изысканных, чем морские раковины, форм. Трудно разобраться – чего куда проникает и каким образом. Как в сложнейшей головоломке, только пальцем возможно проследить перетекание скульптурных линий.

Васька перелапал панораму, стремясь запомнить положения, но было мудрено. Особенно, когда дюжина ацтеков и ацтекш сплелись, подобно соломенной корзине, в единое существо.

Шурочка тоже пытливо изучала старинные обычаи, зарисовывая в блокноте.

– А нельзя ли пару фотографий? – спросил Васька. – Мы – на фоне прикладного искусства! На добрую память.

– Здесь запрещено, – сказал Пако. – Фотопроцесс нарушает энергетический баланс скульптурных композиций. Отойдем к раковинам. Или к акульим челюстям.

– Ладно, обождем. Но, клянусь, большего интима для чашеиспытания не сыскать, – Васька воздел руки к небесам. – Братцы, выпьем за половое здоровье ацтеков!

В тот же миг грянул гром и хлынул короткий, мощный тропический ливень. Чаша переполнилась, и Васька прильнул к соску.

– Парное молоко! – восклицал он. – Кумыс!

Картина была диковатой. С признаками безумия.

Гром. Стена ливня. Щелкают акульи челюсти. Поют морскими голосами пустые раковины, грустя о вываренных моллюсках. Стучат каменные шары в космической преисподней, и косовато сверкают глазами двуликие херуфимы. И во вспышках белых молний ритуально колышутся глиняные ацтеки. Пако расчесывает железной щеткой плечи, на которых вырастают шерстяные эполеты. И Васька бесконечно, библейски поглощает небесную влагу из млекопитающей чаши.

Боже, что творится в мире? Где перст Господний, что укажет путь? Где, в конце-то концов, покой? Сплошная воля.

Да минует меня чаша сия! Но, впрочем, если надо испить, выпьем до дна.

Шурочка, лишь она, как волшебный, целительный сосуд, была светла и покойна, что-то мирно записывала, покусывая карандаш. А когда гроза умчалась, сказала:

– Пойдемте, ребята! Неужели для вас это действо внове!

– Эка невидаль, – живо согласился Васька. – Меня другое радует – бодр, свеж и тверд, как обсидиановый нож. Будто дивно похмелился. Из твоей чаши, милая, и дождь, как самогонка!

– Послушай, – склонился Пако к Шурочке, – Басилио становится неуправляем и опасен.

– Что за чепуха! Подумаешь, нахлестался ливня!

– Нет, – отрезал Пако. – Он зарядился энергией ацтеков. Всех перетыкал пальцем. Видишь, сияет и звенит, как медный фаллос. Меня беспокоит, куда нацелится.

– Направим! – улыбнулась Шурочка и поглядела на Ваську, который действительно сиял, лучился и бил копытом, подобно красному выкупанному коню.

Длинноносые и крысохвостые, похожие на худеньких поросят в рыцарских доспехах, броненосцы выстроились «свиньей», будто перед штурмом крепости.

Они напоминали конкистадоров, покорителей Теночтитлана.

Даже в чучельном их облике, в замутненных стеклянных глазках не было уныния. Напротив, задор и ухарство.

Они были привлекательны. Их хотелось гладить и обнимать, почесывать за ухом и пошлепывать по округлому заду. Но кроме того, они внушали своему обладателю глубокую мистическую уверенность.

Одним словом, броненосец желателен под рукой. И стоили они как пареная репа – пять долларов за штуку.

– В столице, – сказал Пако, – идут по десять. Можно делать бизнес.

– На Арбате захудалыми торговали по сто пятьдесят. Вот столица! – гордо заметил Васька. – И очередь была!

– Правда? – спросила Шурочка. – Не заливаешь, Васенька?

– Собственными глазами! У одного, помню, надпись – «Потемкин Таврический».

– Сто пятьдесят, – шептала Шурочка, прикрывая глаза. – Контейнер, растаможка, налоги… Минус, минус, плюс… Да, стоит! – тряхнула она головой.

– Не забывай, у нас серьезное дело, – сказал Пако.

– Одно другому не мешает. Я должна иметь независимый бизнес! Как броненосец по-испански?

– Армадийо, – недовольно ответил Пако, – не думаю, что это хорошая идея.

– Прекрасная! – расцвела Шурочка. – Так и назову мою фирму – «Армадийо корпорейшн». Думала заняться ацтекской скульптурой, но броненосцы, конечно, выгодней.

– Возьми в компаньоны, – подмигнул Васька.

– Какой же из тебя компаньон фигов без начального капитала?

– А мозги? Буду генерировать! К примеру, отправляем в Москву партию. Сдаем оптом ВПК. В обмен на один – устаревший, но на ходу. Пригоняем в Акапулько. Представь, сколько тут отвалят за настоящий!

– Да-а-а, – удивилась Шурочка. – Размах! У тебя, Васенька, есть задатки. Генерируй! А пока возьму охранником, если без запоев.

И она заговорила с продавцом, поминутно делая пометки в блокноте.

– Ну вот, считай, тысяча чучел в кармане. По два пятьдесят за штуку.

– Ты гений коммерции! А я твой верный броненосец! – перевозбудился Васька. – Дозволь к чему-нибудь прильнуть! Богиня! – Он подпрыгивал, пританцовывал, отбрасывая и подбирая всяческие коленца.

– Видишь, что творится! – раздраженно сказал Пако. – Какой-то трехнутый морской конек! Уевон [4] с перезвоном! Да и ты глупишь с армадийос! За нашу операцию, вспомни, обещано три миллиона!

– Но это разовый бизнес. А броненосцы – на всю жизнь, – вкрадчиво ответила Шурочка, пытаясь высвободить ногу из Васькиных объятий и поцелуев. – Будь спокоен, Пако, и не суйся, куда не просят!

Почуяв накаленность испанской речи, Васька поднялся.

– Вали отсюда, Пакито! Я тут бронеохранник и вышибалоносец!

– Ке паса? [5] – спросил Пако. – Чего он бормочет?

– Не обращай внимания, – сказала Шурочка. – Так – о погоде…

Но Васька, раззадорившись, пихнул Пако в волосатую грудь.