Онлайн книга «Мексиканский для начинающих»
|
Адель нахмурилась и быстро достала из-под кровати топорик, типа томагавка. На нем виднелась запекшаяся кровь. – Бразалета – мьерда! [18] – воскликнула она. – Мани – гуд! Васька понял, что браслет не создан для любви, достал остатки «мани» и под топором без лишних слов вручил Адели. Так, верно, древний бургомистр передавал захватчикам ключи от павшего города. С гордостью, но оскорбленно. Конечно, топор вслед за постелью оскорбителен, хотя так часто бывает – где амор, там топор! Какие механизмы действуют, понять трудно. Вздыхая, прихрамывая из солидарности и стараясь не смотреть на голую Адель с прыщами и топором, Васька поспешно одевался. Все было подизгажено. Томные взоры, позы в зеркалах, входы и выходы, шепоты и вопли – все насмарку. Мечтая о любви, Васька отгреб акробатику, топор, да денежные претензии. Он чувствовал себя виноватым и обманутым. Душа рвалась к Шурочке, к любви на русском языке. «Зачем мне эта физкультура? – думал он. – Не юноша, а чего вытворял! Битую ночь вертелся на брусьях, пролезал в кольцо, увивался по канату, прыгал через козла. Не говоря об отжиманиях, сальто-мортале и балетных позициях. Как глупо!» Адель припрятала денежки и сосредоточенно заводила будильник, удерживая топор между ног. Кажется, это доставляло ей удовольствие. Заслышав постанывание, Васька вышел не прощаясь. Последствия
Он шел по утреннему бульвару, угнетаясь. – Мудак я, мудак, – приговаривал в такт шагам. – Своего духа, мудак, обидел! Ни за что, ни про что! Утренние прохожие и бегуны, видно, понимали, чем Васька занимался ночью – духа обижал и прочее… От него несло развратом. Казалось, тычут пальцами, как в Данте – он побывал в аду! – Мудак ты, мудак, – все более убеждался он. – Ад не ад, но присподня. Колени саднят, ноет поясница. Нет, мудак, чтоб с Шурочкой при луне стихи! Дорвался, скотина, до платного секса! Хорошо, если без последствий… И тут ощутились последствия – нельзя сказать «на лицо», – но… Чесалось, зудело, горело, сдавливало, свербило, потягивало. И страшно хотелось, как говорят мексиканцы, пипи. Такого наката Васька не ожидал. Последствия имели скоростной космический характер и в земные параметры не укладывались. – Мудак я, мудак! В чужой стране и какие симптомы! Васька побежал, обгоняя заурядных, безмятежных трусил и чувствуя, как между ног болтается нечто – чучело броненосца. Ни сортира, ни хотя бы укромного уголка! В каждом мало-мальски укромном чего-нибудь да продавали – бриллианты, камбалу… Как подстреленный, фазан метался Васька по тихоокеанскому курорту. – Денег нет! Паук в кизде! Запустение везде! [19] – бормотал он заклинание, помогавшее утерпеть. В какой кизде? Что за кизда? [20] Непонятно. На то и заклинание – отвлекает! – Запустение в кизде! – отчаялся Васька и увидал распахнутые двери, за которыми мог быть, на худой конец, полуукромный уголок. Васька влетел в бело-голубую комнату, где, подобно островному архипелагу, были разбросаны канцелярские столы. Уютно пахло жареным, и виднелась дверь с изображением голубого амбала на кубе. Увы, за нею – зеркальный зал, где, напоминая пыточное ложе, стоял одинокий и кожаный конь. К счастью, следующая дверь! Зеркальная. Увешанная замками. С затмением в глазах Васька рванул, как последнее кольцо, и замки посыпались. Открылась шифровальная потайная комната. Взвыла сирена. Безнадежный Васька хотел зашифровать покаянное слово к Шурочке, но приметил последнюю дверь с пейзажем. У лесного шалаша на пеньке сидел дядька в кепке с добрым лицом, которое не лгало, – за шалашом, говорило оно, секретный сортир. Тяжело вздыхая и вздрагивая, Васька нашел в штанах беспородное чучело, как бы обутое в потертую калошу. – Вот, мудак, так мудак! Топора напугался! Снять позабыл! – шептал он облегченно, кое-как разуваясь. Со вздохами и шепотом постепенно обрел он такое же доброе, как под кепкой лицо. И все казалось светлым, правдивым. Но выходя из секретного шалаша, огреб зуботычину и полное выкручивание рук. Ему завязали, как смертнику глаза, и повели долгой, извилисто-эшафотной дорогой, вероятно, в курортную тюрьму. Впрочем, после пережитого, Ваське хотелось в тихое место за решеткой – посидеть, подумать о будущем, как дядька на пеньке. Последствия последствий
– Эк тебя, Васенька, разобрало-то! – послышался знакомый голос. – Знаешь, где находишься? С закрытыми глазами трудно сообразить. А когда сняли повязку, стало видно бело-голубую комнату и желтоглазую, кривоносую, орлиного облика, старушку за большим канцелярским столом. Далекие ветры принесли запах жареной скумбрии, и Васька недоверчиво узнал тетю Буню. – Знаешь ли, миленький, куда по нужде попал? – повторила тетя Буня, вполне по-домашнему, без угроз. – В святая святых! – Неужто! – задал он вопрос, вместивший все ночные и утренние. – Попал? – Ужто-неужто, а ты, Васек, – продолжила тетя Буня, – сколько помню, всегда в глупые истории вляпывался. Что с тобой теперь делать – казнить или повесить? Васька упал на колени: – Прости! Помнишь, я тебе в магазин за кефиром бегал? – Да? – насупилась старушка. – А сдачу забывал! И в туалете воду не спускал! И сейчас, небось, не спустил – пойдите проверьте! – приказала она голубым амбалам в камуфляжной форме под цвет океана. – А все же мы хорошо жили, – всхлипнул Васька. – Духовно! Невзирая! – Кто спорит? Я по нашей грандиозной коммунальной географии через ночь плачу. – А я всех соседей вижу! Наяву, как во сне. Отпусти с миром! – Парень-то ты чувствительный и сердечный, – вздохнула тетя Буня. – Хотя балбес! Угадай из трех раз, на каком я посту – прощу. Не угадаешь – пеняй! – Ты, – брякнул Васька, не сильно подумавши, – на своем посту! Старушка покачала орлиной головой. – Есть доля правды. Небольшая. Остались две попытки. Васька решил выиграть время – мало ли чего образуется – и молчаливо, как виноватый семинарист, замер на коленях. Тетя Буня разглядывала его желтыми глазами, в которых светилась вековечная мудрость, дающая подчас власть и деньги. Было тихо в голубой комнате среди канцелярских столов. Только издалека доносился шум спускаемой амбалами воды. |