Онлайн книга «Антиутопия»
|
Говорил он с ними о том же – о надежде. С напором, свойственным новеньким (новые люди всегда настаивают на объединении усилий), молодой командированный пытался их объединить – не проще ли всем вместе, если все они, спеленутые судьбой, столь схожи своей целью и своей надеждой, не проще ли разжечь огромный большой костер?.. Но нет, оказалось, не проще. Его убедили. Именно россыпь огней может побудить вертолетчика насторожиться и заинтересовать спецслужбы, что тут за ночные огни и почему. А один огонь – всего лишь один огонь. Мол, кто-то в степи забрел далеко и греется. Нет уж – каждый должен развести свой огонь, и поддерживать, и надеяться. Здесь были те, кто многое перепробовал и ждал уже не первый год. Им можно было верить. Он уже привык видеть другие костерки, то близко, то поодаль. Он привык слышать среди ночи редкие крики степных птиц. – Приятно вам кушать, – говорил он, проходя мимо костра, где сидел тучный мужчина; это и был разочаровавшийся доброволец из второго цеха. – Спасибо. Садитесь тоже. У меня вкусно запеклась сегодня картошка. Присев рядом, командированный разговаривал: – Не скучаете один? – Скучаю?.. Пожалуй, нет. На огонь смотреть приятно. Часто попадался ему среди ночи семейный человек, суетливый, с охапкой хвороста в руках. Семейный человек шел зажигать свой костер – обычно он всегда опаздывал и вслух бранил жену, которая заспалась и не разбудила среди ночи вовремя. Он ведь просил разбудить его пораньше!.. У него больные ноги (он один из загонщиков в боксы, он загоняет быков, а это вам не коровы! ноги оттоптаны на десятилетия вперед!), но и с больными ногами он идет зажигать. Молодой командированный присматривался, но видел он все то же: люди, обычные люди. Они просто ждут. По сути, у всех было одно – они не могли разорвать сложившийся механизм своей привычной работы на комбинате, не могли себя переустроить. Неплодородный слой. И пуститься в степь наугад они тоже не могли. Но ведь надеяться они могли. Некоторые у костров спали. Их можно понять, днем они работали, так что среди ночи, если человек устал, у костра долго не посидишь – сомлеешь, уснешь. Но он узнал ее и спящую – она дремала, завернувшись в платок. Он тихо разбудил Олю: – Вот-вот костер погаснет, а ты спишь!.. Она обрадовалась. Сказала, что у нее есть с собой молоко – не хочет ли он выпить? – Тоже ходишь жечь ночью костер? – спросил он. – Редко. Иногда... – А зачем? – Не знаю. Все ходят. Значит, надо и мне иногда пойти и жечь огонь. Один из глушильщиков как раз собирался у своего костра поспать. Лицо его было знакомо по видеоленте, где он тыкал пикой-электродом в языки агонизирующих коров, отчего сыпались пучки искр. Нам воздается. Сновать весь день меж дергающихся огромных туш – дело тяжелое. – Мне казалось, тебе нравится твоя работа, – сказал он глушильщику. Тот плотнее завернулся в тулуп. Бросил в костер ветку. Зевнул. – Временами нравится, – ответил. – А потом хочется отсюда уйти? Тот опять зевнул: – Разве здесь уйдешь! Степь да степь... Командированный присел у его огня. Да, зевает. Да, устал. Но ведь тоже ждет. Так что следующая встреча (после глушильщика; в ту же ночь) не была слишком неожиданной. Подходя, он увидел, что человек, согнувшийся возле своего костра, дергается. Человека рвало. – Подбросьте несколько веток, пока я прокашляюсь! – с трудом выкрикнул человек и, вновь скорчившись, мучился, отхаркивал сукровицу. Командированный узнал его уже по голосу, а когда тот прокашлялся и, наконец распрямившись, сел напротив, командированный убедился вполне, увидев морщинистое волевое лицо: Батяня. Конечно, можно было ни о чем не спрашивать. Можно было поговорить о ночной сырости, справиться, давно ли такой кашель. Но ведь Батяня радел за производство: он так боялся, что информация расползется или утечет случайно, – и он тоже жег костер. Командированный сказал: – Вы-то зачем хотите отсюда улететь?.. Уж вы-то отлично знаете, что, куда бы ни уехали, всюду будут припрятанные коровьи головы, ползущие по конвейеру, и куски бифштекса с хорошо отбитым привкусом крови. Везде в мире люди едят одно и то же. Батяня (он еще отирал после кашля лицо) ответил: – А если мы улетим в иные миры? Вдруг где-то еще есть кислород и жизнь?! И хитренько засмеялся: – Э нет!.. Надо надеяться, всегда надо надеяться, – главное, чтобы огонь горел, а смотрите, какой у меня замечательный огонь! Он сказал с гордостью. Костер у него и правда был неплохой, но хворост не порублен и вокруг непорядок, сучья и недогоревшие головешки валялись где попало. – Э нее-еет! – повторил. Глаза его заблистали. – Надежда есть всегда. Командированный спросил: – Но если все-таки сказать людям правду, набраться мужества и сказать – и пусть хотя бы на один краткий миг люди сами себя увидят?.. Пусть они увидят, кто они есть. Ну, хотите: я собой рискну. Пусть меня объявят сумасшедшим. Пусть изолируют. Вы можете всюду обо мне кричать, трубить, что я клеветник и прохвост!.. Но, клеймя меня, тем самым все-таки назвать все слова правды – быть может, это принесет пользу?! – Нет. Никакой, – ответил Батяня уверенно. – Но почему? Батяня уже вполне оправился от приступа. Он помешивал угли в костре. Потирал зябнущие руки. Он вздохнул по-доброму, по-домашнему: – Эх, голубчик!.. Голубчик ты мой. Поражало само количество ждущих: целая россыпь огней. Он спрашивал человека возле костра: а что, если нам все-таки поразмыслить вместе? ну, хоть какой-то опыт ожидания собрать. Тот только пожимал плечами. Командированный вновь спрашивал: – Но вы видите огни пролетающих вертолетов? – Да. Но очень далеко. – И только в ясную ночь? – Да. Если туман или просто сумерки, уже ничего не видать. Он спрашивал о соседях: – А кто там жжет костер? – Не знаю толком. Кажется, там старик. Я в прошлом году с ним общался. Старик разжигает костер всегда на одном месте. Правда, сейчас костер немного сместился... – Может, старик умер? – Едва ли. Он очень характерно разводит огонь – я уже знаю его костер. Очень низкий дым. С другими дымами я не спутаю. Но когда командированный подошел к костру, он увидел умершего человека: возможно, только что умершего. Костерок с низким дымом еще горел; понемногу затухал, но горел. Умерший лежал чуть в стороне, завернувшись в одеяло. Незнакомый старый человек с седой головой. (Вероятно, надо сообщить о его смерти.) |