Книга На первом дыхании, страница 120 – Владимир Маканин

— Светлана. Это я, привет. Я тебя люблю, не волнуйся! — И добавляет: — Светлана, ты не забыла ли покормить живность?

Где-то у метро он подобрал ворону с перебитым крылом. Теперь ворона долбает клювом кошек, летает кое-как по пустым комнатам и всюду гадит.

* * *

— Дурацкую брошюру о летаргии, мой милый, я снесла в мусоропровод. Какая дрянь. И какая мерзкая бумага. Я все мыла после нее руки.

Пожарник пожимает плечами:

— Других брошюр нет, бабушка. Я и эту еле достал.

Старуха заканчивает пасьянс: двухколодный пасьянс сошелся. Некоторое время она любуется результатом.

— Кстати, милый, если я умру, на этот раз никакой синтетики — положишь меня в шерстяном.

— Конечно, бабушка, конечно.

— Очнувшись в гробу, я не хотела бы озябнуть.

Пожарник Волконский впадает в умиление. Он растроган.

— Бабушка! Милая! — в порыве любви кричит он. — Мне кажется, вы никогда не умрете. Вы бессмертны, бабушка!

— Очень может быть, милый. — Старуха не спорит. — Я, конечно, еще поживу… Я, разумеется, переживу еще очень многих и многих. Но иногда, милый, мне все-таки кажется, что она не за горами.

* * *

Его нет уже два дня. На третий он звонит — звонок междугородный:

— Я во Владимире, Светлана, привет!

— Привет.

— Я, понимаешь, встретился с Майей и Витей Ключаревыми — неужели не помнишь? — обаятельные люди. Они собирались на отдых во Владимир, собирались туда ехать со всем скарбом и детьми…

— И ни один таксист их не вез.

— Ну да! Свинство какое!.. Я ведь в отпуске — я отвез их, помог разгрузиться, помог устроиться, остался один и…

— И загулял.

— Вот именно. Воля пьянит. Свобода — это, Светлана, удивительное чувство…

Светик бацает телефонной трубкой. Она знает, что именно так оно и было и что он ни на грамм не лжет, — но от этого ей не легче. У нее уже нет сил все это выслушивать.

На работе она плачет. Она окунает руку в чашку с водой, смачивает крой, водит утюгом по влажной ткани и глотает слезы. Возле нее стоит облако пара — а мастер и другие девчонки-закройщицы кажутся в этом облаке нереальными и неживыми. Они движутся, как движутся тени в зыбком сне на рассвете.

Ночью она лежит одна в пустой квартире — уже третью ночь одна, — но в эту, третью ночь Светик уже не плачет. Лежит. Не спит. В ней крепнет мысль.

* * *

В городе Владимире, когда инженер уже хотел возвращаться, ему встретился обаятельный человек по имени Федор. Сибиряк. Молчун. Сама надежность и сама положительность. И говорит Федор медленно-медленно, густым басом:

— Суздаль хочу посмотреть. Из Сибири я.

— Неужели не видел Суздаля?

Сибиряк Федор качает косматой и тяжелой головой: нет.

— Так в чем же дело — едем посмотрим красу! — И инженер Разин произносит слова, которые в последнее время он очень полюбил: — Сарынь на кичку! (что означает: садись в машину и поехали! вперед!)

— Как тебя зовут? — спрашивает сибиряк.

— Степан.

— Я, Степан, с удовольствием съездил бы. Охота мне. Большая охота. Однако, Степан, денег у меня мало.

— Какие деньги, Федор, шутишь, что ли?.. Я денег не беру.

— Совсем не берешь?

— Ну разумеется… Деньги — дрянь. Сарынь на кичку! — И через минуту машина рванула на Суздаль.

Едут они лихо. С ветерком. Сидят рядом, и инженер выговаривает своему новому другу:

— Ах, Федор, да разве ж за такую красу, как Суздаль, берут деньги. И не стыдно тебе?..

— В бюро берут, — мрачно отвечает Федор.

— Но я ж не бюро. Ты же мне друг. Ты же человек. Обаятельный человек — неужели тебе не стыдно?

Федор с укором ворчит:

— Гонишь ты сильно. Смотри — права отнимут.

— Не отнимут, — говорит инженер уверенно. — У меня их еще нет.

В Суздале они осматривают кремль и церкви. Сибиряк Федор лишился слов, он только качает головой и чмокает: краса!.. Утомившись, они засели в ресторан и славно выпили. Они сидят друг против друга и чокаются:

— Будь здоров, Федя.

— Будь здоров, Степа.

Инженер вздыхает:

— Мучит, Федя, меня одна мысль. Ведь как-никак я Разин, Разин Степан, — ну подниму я народ. А дальше?.. А что дальше?

Сибиряк Федор соглашается:

— Н-да… Не вовремя ты родился.

— То-то. Давай выпьем… Только хватит из стаканов глушить. Давай стопкой — я все-таки за рулем.

Они едут осматривать могилу князя Пожарского. Инженера все мучит совесть — ему кажется, что жизнь его проходит зря. Он медленно кружит возле могилы, смотрит на барельеф, но вместо князя Пожарского ему нет-нет и вырисовывается суровый лик грозного народного атамана. «Сопляк, — говорит ему атаман. — Выпороть бы тебя. Имя мое, собака, позоришь…»

Инженер давит глубокий вздох. Ему совестно и больно — а тут еще подбегает какой-то маленький шустрый человечек и всем своим видом и суетой портит тихую и величавую минуту.

— Чего он от нас хочет? — Сибиряк Федор дергает инженера за рукав.

Инженер поглощен видениями прошлого. Но Федор опять дергает за рукав:

— Чего он хочет?

— Кто?

— Да вот этот — с кашей во рту. Пристает и пристает. По-моему, он нам, Степа, баб предлагает.

— Опомнись, Федор.

— Ей-богу, баб. И неплохих.

— Опомнись — ты в Суздале.

— Да не просто баб — пассажирок он нам навязывает.

Инженер Разин оборачивается к шустрому и вертлявому человечку — тот ни больше ни меньше устроитель экскурсий. А поодаль стоят и томятся две модные девицы: они опоздали на экскурсионный автобус. По-русски они не понимают. Англичанки.

— И куда они хотят? — спрашивает Разин.

— Молодые леди, — говорит с пафосом вертлявый, — хотели бы осмотреть Боголюбово. Ну и храм Покрова…

— Но это же значит — нам возвращаться.

Однако шустрый устроитель экскурсий не отстает:

— Я вас очень прошу отвезти их. Все-таки иностранки. Окажите им любезность… Ну как?

— Да я что — а ты как, Федор?

— Что — я?

— Ты против или нет?

Сибиряк Федор против — независимо от национальности он вообще не любит модных женщин. А главное, у них не закрываются рты. Они все время о чем-то болтают, а сибиряк Федор по природе своей молчун… Любит уединение… Природу.