Онлайн книга «8-9-8»
|
У Габриеля нет под рукой сигаретной пачки, но есть чемодан Фэл с двумя внешними карманами: там наверняка отыщется какая-нибудь писчебумажная мелочь. Так и есть: расстегнув молнию и сунув руку в карман, он обнаруживает кипу крошечных, аккуратно сколотых степлером листков, при ближайшем рассмотрении оказавшихся использованными билетами в португальские музеи. Рассматривать их некогда, но самый верхний — из Национального музея старинного искусства. В придачу к билетам Габриель вытаскивает гелевую ручку, теперь он полностью экипирован для встречи с Умберто Эко. Бородатый фат стоит на том же месте, что и две минуты назад. Зайдя к нему в тыл и несколько секунд полюбовавшись на совесть сколоченным романским профилем (это точно он!), Габриель наконец решается. Подходит почти вплотную и поднимает руку в робком приветствии. Бородач расценивает Габриелев маневр по-своему: — Такси? — говорит он на вполне сносном, если не безупречном, испанском. — Мне не нужно такси. — Не такси, нет, — пугается Габриель и тут же протягивает бородачу листки. — Вот. — Что это? — Пожалуйста, автограф. — Чей? — Ваш. — Это еще зачем? — Я понимаю, это не совсем подходящее место и не совсем подходящая бумага… Я не ждал увидеть вас здесь, но я большой ваш фанат… — Фанат, ага, — мурлычет себе под нос Умберто. — Наверное, я неправильно выразился. Лучше было бы сказать — поклонник. Почитатель… — Да, так будет лучше. Это несомненно. Во всяком случае, не отдает собачьим потом из подмышек. И мокрыми футболками. Умберто смотрит не на Габриеля, а куда-то вдаль — туда, где в немом почтении застыла гипотетическая свита: средневековые монахи, аббаты, хранители библиотек; животные из бестиариев (выделяются катоблепас, амфисбена и макли — пойманный во сне); трудяги и вечные экспериментаторы алхимики, которые — единственные — знают, что для приготовления испанского золота необходимы красная медь, прах василиска, уксус и человеческая кровь. То тут, то там над их головами вздымаются таблички на латыни и старонемецком. УМБЕРТО «Умберто, смиренный пресвитер» «УМБЕРТО, МАГИСТР» «Умберто, сваривший вкрутую человеческий глаз» Нет только таблички «такси для сеньора Эко», но Умберто и не ждет такси, он сам сказал Габриелю об этом. Умберто почему-то никуда не спешит и речь его слишком проста для мастера культурных коннотаций, правильно ли Габриель определил значение слова «коннотация»? [30] — это ведь совсем не то, что банальнейшая «аннотация». — …Так вы дадите мне автограф? Борода Умберто разъезжается в улыбке, он сам вынимает ручку из пальцев Габриеля и что-то пишет на Национальном музее старинных искусств. — Спасибо. Большое спасибо. Я никогда этого не забуду… Умберто снисходительно кивает и отворачивается, снова являя Габриелю романский профиль: аудиенция закончена. Удалившись на почтительное расстояние, Габриель разжимает ладонь с спрятанными в ней листками: «io gia di qua» — написано на верхнем, хорошо бы еще узнать, что означают эти слова — одно короче другого. Подобные, не слишком обременительные для горла звуки могли бы издавать птицы из бестиариев: харадр — символ добродетели, ласточка — символ нестойкости, ночной ворон. Хотя Умберто и выказывал известную долю пренебрежения к неожиданно образовавшемуся поклоннику, к автографу он подошел серьезно: буквы ровные, снабженные большим числом свободно парящих хвостиков, закорючек и перекладин. При желании по этим перекладинам можно пробежаться, как по лестнице: снизу вверх — от последнего слова к первому; сверху вниз — от первого слова к последнему. Но к пониманию написанного это все равно не приблизит. Вот если бы Фэл знала итальянский! Итальянский ей ни к чему, вполне хватает английского, испанского и отчасти — не слишком востребованного в большом мире каталонского, куда же запропастилась тетка? …Через десяток минут они встречаются у стойки регистрации. — В этом году скудный урожай на таланты и значимые открытия в области науки, — делится своими безрадостными ощущениями Фэл. — Я прослушала список нобелевских лауреатов. — А я видел здесь итальянского писателя Умберто Эко. — Он уже был лауреатом? — Не помню. Кажется, нет. Габриелю не хочется говорить об автографе, взятом у Умберто, тем более что Фэл не проявила особой заинтересованности. А незнание итальянского не позволит ей помочь племяннику с переводом. К тому же он умыкнул стопку билетов и не успел подложить их обратно, оторвав верхний листок с «io gia di qua». Пусть уж все билеты останутся у него. — Ты ведь не бросишь писать мне письма, дорогой мой?.. — Конечно, нет. — Габриель больше не вспоминает о том, что вся их переписка бессмысленна. — Думаю, теперь мы будем видеться чаще, а не раз в десять лет. Возможно, ты пригласишь меня на свадьбу… — Ты будешь первой, кому я сообщу об этом, вот только я не собираюсь жениться. Во всяком случае, в обозримом будущем. — Но рано или поздно… — Рано или поздно — безусловно. — Я люблю тебя. — И я… Очень тебя люблю. Габриель успел забыть о Фэл-заводике по производству телячьих нежностей. Между тем заводик не обанкротился, а оборудование нисколько не устарело и даже нарастило мощности: Фэл целует его не только в подбородок и обе щеки, но и норовит дотянуться до лба и переносицы. — Может быть, ты все-таки приедешь ко мне, Габриель? Выкроишь время для старой, одинокой тетушки? — Мечтаю об этом и буду очень-очень стараться. …Последующие десять лет проходят почти так же, как и предыдущие: Габриель не двигается с места, а география его городских путешествий, и без того не слишком разнообразная, сузилась еще больше. Если ранее речь шла о внезапных или запланированных визитах в аэропорт или на железнодорожный вокзал, то теперь нет и этого. Ни предпосылок, ни поводов. Вехи, которыми ознаменовано десятилетие, — либо печальны, либо окрашены в нейтральные тона: — смерть матери — отъезд из Города постаревшего сеньора Молины. У него обнаружился рак поджелудочной, и он был вынужден расстаться со своим захиревшим мясным бизнесом и с лавкой заодно и отправиться к родственникам на север страны, к Атлантическому побережью |