Книга 8-9-8, страница 84 – Виктория Платова

— Разве вы направляетесь не к себе в магазин? — говорит Мика, когда Габриель подходит к ней. — Я думала, нам по пути.

— Я направляюсь к себе в магазин.

— Тогда нам направо.

Габриель послушно поворачивает направо, несколько минут они идут молча, сопровождаемые легким шорохом велосипедных шин, и Мика то и дело бросает на него короткие взгляды.

— Что-то не так? — спрашивает Габриель.

— Стойте, — командует Мика.

— Стою.

— Держите руль.

Пока он придерживает велосипед, Мика достает из сумочки, висящей на плече, носовой платок и аккуратно промакивает им лицо Габриеля.

— У вас все лицо мокрое. Пот так и капает.

— Очень жарко, — оправдывается Габриель.

На улице не жарче, чем обычно, температура вполне комфортная.

— Видите, все они уже ушли. Не стоило переживать.

— Я не переживал. Но двое остались. — Габриель имеет в виду неугомонных азиатов.

— Эти тоже уйдут. Закончат снимать и уйдут.

— Если хотите, я скажу им, чтобы они стерли снимки.

Габриель много на себя берет, вступать в какие-либо переговоры с азиатами — напрасный труд, с тем же успехом можно разговаривать со станком для бритья. С той лишь разницей, что станок для бритья не улыбается, а с азиатских лиц не сходит улыбка. Никогда не поймешь, что им действительно нужно и что у них на уме — Габриель имел возможность убедиться в этом, когда в «Фидель и Че» завалился летучий отряд хунвейбинов. Хунвейбины пребывали в поиске схемы метрополитена. Габриель понял это слишком поздно, приблизительно через час утомительных переговоров с потрясанием томами Конфуция, Лао-цзы и Лао Шэ, а также сборниками средневековых китайских новелл «Проделки дракона» и «Разоблачение божества».

Может быть, стоило предложить им Оно-но Комати или Сей-Сенагон? — но это еще дальше от схемы метрополитена, чем Конфуций.

— …Что предосудительного в том, что люди снимают жанровые картинки на фотоаппарат?

— Жанровые картинки? — недоумевает Габриель.

— Мужчина, женщина и велосипед — разве это не жанровая картинка?

Ну да, как же он раньше не сообразил! Такими бытовыми зарисовками из разных концов света полны фотоальбомы, выставленные в «Фиделе и Че»:

• австралийские аборигены в объятьях кенгуру

• три буддистских монаха под зонтиком на фоне океана

• глобальная постирушка в водах Ганга

• фестиваль брадобреев в афганской глуши

• стрижка овец в новозеландской глуши

• изнанка представления индонезийского театра теней

• ловля рыбы по-папуасски.

«Мужчина, женщина и велосипед» удачно вписываются в этот этно-реестр — старый Город на юго-западе Европы, узкая улочка, у мужчины темные волосы, у женщины — светлые, рама велосипеда слегка тронута ржавчиной, а в корзину свалена свежайшая зелень.

Или на фотографии проявится что-то еще, до сих пор ускользавшее от взгляда Габриеля? Что-то, что объяснит, почему за Снежной Микой увязалась целая толпа.

Азиаты никак не хотят отстать.

Они провожают Габриеля и Мику до самых дверей ресторанчика «Троицкий мост», смысл названия открылся несколько минут назад: мост — это мост, puente. А Троицкий мост — еще и puente myvil, [41] он соединяет остров и материк — две из множества частей города Санкт-Петербурга, откуда приехала Мика.

Габриель наслышан о Санкт-Петербурге.

Говорят, что это самый красивый и самый европейский город России, родина нынешнего железного президента русских Владимира Путина. Там нет собственно моря, но есть большой залив, есть реки, речушки и каналы. Улицы в Санкт-Петербурге широкие и прямые. Там не так холодно, как в заледеневшей дикой Сибири, но и теплым климат не назовешь.

Спрашивать, почему Мика с сестрой перебрались из Петербурга в Испанию — бестактно.

— Спасибо, — Мика улыбается Габриелю.

— За что?

— За прогулку. И еще за то, что вы забавный.

— Почему забавный?

— Забавно было наблюдать, как вы перепугались на пустом месте.

— Я не считаю произошедшее пустым местом. И мои страхи вполне обоснованы… Просто когда-то давно, с одним из членов моей семьи случилось страшное несчастье. Как-нибудь я расскажу вам, и это не будет слишком приятный рассказ.

— Он связан со смертью?..

Испанский Снежной Мики можно назвать беглым и довольно богатым, не чуждым нюансировке. Видно, что она уделяла языку серьезное внимание, прилежно занималась с преподавателем за 55 евро в час, прослушала аудиокурс на семи дисках, просмотрела с полсотни фильмов без субтитров, тщательно изучила репертуар группы «LʼAventura» и посетила как минимум три постановки пьесы «Дон Хиль — зеленые штаны». Но все эти титанические усилия не избавили Мику от акцента, его можно назвать умилительным, а можно — чудовищным. И только слово «смерть» она произносит, как произнесли бы его сеньор Молина, мама и бабушка, эксцентричная Фэл, как еще полтора миллиона человек в этом Городе, и четыре десятка миллионов человек в этой стране, и три сотни миллионов человек по всему миру.

Без всякого акцента.

Слово «смерть» слетает с языка Мики подобно ласточке, выпархивающей из гнезда. Как бы далеко ни улетала ласточка в поисках пропитания, она обязательно вернется обратно. И юркнет в привычную и убаюкивающую сумеречность маленького дома из глины, склеенной слюной. Там маленькая птичка будет в безопасности, там ее ждет мягкая подстилка из перьев и травяной ветоши, и ждет кладка из яиц — совсем скоро из них вылупятся птенчики. Похожие друг на друга, как две капли воды. Глиняный Микин рот — лучшее убежище для ласточки-смерти, вот о чем думает Габриель.

Одно к одному.

Он не хочет, чтобы со Снежной Микой случилась беда, которая в свое время произошла с теткой-Соледад, он не хочет, чтобы Снежная Мика оказалась новым воплощением Санта-Муэрте, а азиаты все еще стоят неподалеку.

Никуда не уходят.

— Если вы не против, я расскажу эту историю прямо сейчас, Мика.

— Сейчас не получится. У меня много дел на кухне.

— Но когда-то же дела должны исчерпаться?

— Их не станет меньше ни через день, ни через месяц.

— Неужели никакого просвета?

— Я обязательно его поищу, обещаю.

— Давайте я помогу вам отнести корзину…

— Она не тяжелая. Я справлюсь сама.

В подтверждение своих слов Мика легко поднимает корзину, и в том месте, где ее руки касаются зелени, неожиданно вспыхивают маленькие пульсары. Ослепительно яркие — теперь-то Габриель знает в точности, как они выглядят. А заодно — как выглядит вся Вселенная с ее мириадами звездных скоплений, с новыми, сверхновыми и переменными звездами, с туманностями, с белыми карликами и красными гигантами, со звездным и солнечным ветром, с кометами и астероидами, со вздохами и потрескиванием в радиоэфире, —