Книга Где ты теперь?, страница 113 – Юхан Харстад

— Они красивые?

— Кто, ее дети?

— Ну да.

— Нет.

Я ничего не сказал, но я и сам ее видел, всего четыре дня назад, в центре. И детей тоже видел, они красивые, она шла прямо навстречу, и мне захотелось подойти к ней и поздороваться. Однако в последний момент я передумал, столько времени прошло, бессмысленно как-то, поэтому я натянул шапку на лоб и потупился, а подняв глаза, понял, что она все равно не узнала бы меня, ведь я совсем изменился. И последнее, что я видел, — это как она переходит улицу и заходит с детьми в магазин.

Мы с Йорном много говорили о прошлом. Он сказал, что любить кого-то — это все равно что плыть в одной большой лодке, и если один разлюбил, то надо подождать, пока лодка пристанет к берегу, чтобы другой мог добраться до суши. Он сказал:

— Только, знаешь, Матиас, мне кажется, ты был слишком далеко от берега. Ты как будто утонул на полпути. Может, тебе нужно было сесть в спасательную шлюпку.

— Да эти шлюпки тоже не всегда спасают, — сказал я, — они тоже иногда тонут. Я сам такое видел.

— Надо же.

— А ты знал, что с каждым годом уровень воды в море увеличивается на сантиметр?

— Нет.

— А ведь так оно и есть.

— Ну, тогда надо запастись резиновыми сапогами.

— Как у Даниэля Непромокаемые Сапоги.

— Чего-чего?

— Телепередача для детей, шла в восьмидесятые.

— Ты что, смотрел в восьмидесятых детские передачи?

— А что, надо было что-то другое смотреть?

— Вообще-то нет.

— Даниэль из одной волшебной страны льет на сапожки литры воды, — запел я, — воды, парафина и канистру бензина, и сапожки всегда аккуратны, чисты.

— Я смотрю, я многое упустил.

— Ты даже и не представляешь сколько.

Мы пару секунд помолчали.

— Ну а группа как? — спросил я. — Вроде как дела в гору идут? Ваши пластинки хорошо продаются?

— Ясное дело, — ответил Йорн, — мы новый альбом записали. После Рождества поедем в турне.

— Куда, в Америку?

— В Америку, Европу, Азию. По всему миру.

— Рад за тебя.

— Хочешь, поедем с нами, будешь звукооператором.

— По-моему, не особо хорошая идея, — ответил я, и мы рассмеялись. Запустив руку в карман куртки, Йорн вытащил оттуда диск и протянул мне:

— Это тебе.

— Спасибо, — ответил я и посмотрел на диск. «Перклейва. Self-sufficience Please!» [105] Я немного повертел его в руках, а потом положил в карман.

— Кстати, я тебе верну те пятнадцать тысяч крон.

— Да они мне больше не нужны.

— Как знаешь.

— Мы же услышали, как ты поешь. Это, пожалуй, того стоило.

— Правда?

Я улыбнулся.

— Ага, — ответил он, — с какой-то чокнутой точки зрения — да.

Я еще раз, по просьбе желающих, спел песенку про Даниэля и сапоги, а потом рассказал, как в последний вечер на Фарерах пел «Forever Young». Йорн, старый фанат «Альфавилль», заулыбался:

— Именно из-за этой песни я и основал группу. Из-за «Forever Young».

— Знаю.

— И еще из-за «Big in Japan». Я ее просто обожал.

— Ну, будем надеяться, ты им скоро станешь.

— Кем?

— Великаном в Японии.

— Ага, вот увидишь.

Апрель. Того и гляди наступит лето, оно уже делает первые попытки.

Я смотрю на часы.

Сейчас?

Возможно.

Почему бы и нет?

Я выхожу в коридор, иду мимо открытой двери в комнату Якупа. Ему двенадцать лет, и на кровати по-прежнему спит пара плюшевых мишек, но не пройдет и года, как их спрячут, а на их место придут другие, более взрослые вещи. Он уже завесил стены картинками и рисунками, газетными вырезками, плакатами незнакомых мне музыкантов и фильмов, ну, за исключением «Перклейвы» — этот огромный постер ему подарил Йорн, и все друзья Якупа зеленеют от зависти. Я надеваю кроссовки, спускаюсь по лестнице, открываю дверь и иду к почтовому ящику, все как обычно, я всегда немного радуюсь, когда достаю почту.

Я открываю дверцу ящика и заглядываю внутрь.

В ящике лежит письмо.

Такое очень редко бывает.

В основном одна реклама.

На этой неделе скидки на бытовую технику.

А на прошлой предлагали две упаковки мясного фарша по цене одной.

Талончики, по которым можно бесплатно получить пакетик растворимого супа.

Пылесосы. Электродрели. Летняя одежда. Машины зарубежного производства. Дома.

Однако сегодня в ящике лежит письмо.

Я достаю письмо, несу его в дом и выхожу по коридору в маленький садик. Становится теплее — я это в последнее время замечаю, будто что-то сдвинулось с места, а воздух стал мягче и нежнее. Я наконец вылез из зимних сапог и обул голубые кроссовки. Я стою в саду, посреди цветов — прижавшись друг к дружке, их всходы теснятся в кадках и ящиках — и смотрю на конверт. «Авиапочта. Карибы». Почтовый штемпель Гренады. Я надрываю конверт и вытаскиваю письмо, раньше писем не было. Читая, прикрываю бумагу рукой, чтобы дождик не размыл чернила, и если посмотреть со стороны, с Луны, например, или, если хочешь, из космоса, то сначала увидишь планету, которая крутится вокруг собственной оси и тянет за собой тучи и дождь, под ними увидишь море и сушу, огромные участки суши — на первый взгляд она кажется необитаемой, но на самом деле перенаселена, а если еще приблизишься, то видны становятся огромные постройки, города, затем — более мелкие предметы, машины и дома. Становится ясно, что во многих странах идут войны, а в других местах люди живут обычной, повседневной жизнью. Ты увидишь, как они дерутся, обнимаются или бросают друг друга, а когда до поверхности останется метров сто, ты увидишь почти незаметного человечка, который боится стать заметным. Он стоит возле клумбы с тюльпанами с письмом в руках, стоит посреди сада, прямо на земле. И пока он читает, кожа его покрывается загаром, последние недели выдались дождливыми, а тучи, приплывшие из Селлафилда, висят над городом, где он живет, но сейчас они расступились, он вчитывается в строки, затем кладет письмо обратно в конверт, сгибает его, убирает в задний карман и возвращается в дом. Он поднимается по лестнице, открывает дверь, входит, а когда дверь закрывается, о нем уже позабыли, но это не важно, потому что он — совершенно такой же, как и ты. Он тоже пользуется стиральным порошком без красителей, тоже смотрит «Мелоди Гран При» и до вечера следит за голосованием. Он тоже ждет осенних скидок на авиабилеты. В очереди в магазине он стоит за тобой, он — один из сорока пяти процентов согласных или несогласных в еженедельных опросах на разные темы, о существовании которых ты вообще не подозревал. По велосипедной дорожке ты возвращаешься домой с работы — его машина будет тридцать седьмой в колонне.