Книга Нью-йоркская трилогия, страница 31 – Пол Остер

Его часы показывали половину десятого, и он ужаснулся при мысли, сколько времени потерял. Куин встал и размашистым шагом двинулся на запад; он был потрясен тем, что к нему вернулись силы, и проклинал себя за то, что на их восстановление ушло столько часов. Он был безутешен. Что бы он теперь ни делал, упущенного не наверстать. Он может сто лет бежать бегом – и все равно дверь закроют перед самым его носом.

Куин вышел из парка на 96-ю стрит и двинулся дальше в западном направлении. На углу Коламбус авеню он увидел телефон-автомат и вспомнил про Остера и чек на пятьсот долларов. Может, сэкономить время и забрать деньги прямо сейчас? Он пойдет к Остеру, и тот выдаст ему пятьсот долларов наличными, избавив его от необходимости идти сначала на почту, а потом в банк. А что, если у Остера нет наличных? Тогда надо будет встретиться с ним прямо в банке.

Куин вошел в телефонную будку, сунул руку в карман и извлек оттуда все, что у него оставалось: два десятицентовика, двадцатипятицентовик и восемь монеток по одному центу. Он позвонил в справочную узнать номер Остера, извлек оставшийся десятицентовик, опустил его вновь и набрал нужный номер. Остер снял трубку после третьего гудка.

– Это Куин, – сказал Куин.

На другом конце провода послышался тяжелый вздох.

– Где вы пропадали, черт возьми? – Остер не скрывал раздражения. – Я звонил вам тысячу раз.

– Был занят. Расследовал дело.

– Дело? Какое дело?

– Дело Стилмена. Помните?

– Конечно помню.

– Поэтому я вам и звоню. Хочу зайти за деньгами. Пятьсот долларов.

– За какими деньгами?

– Чек, помните? Я дал вам чек. Выписанный на Пола Остера.

– Помню, естественно. Но денег нет. Потому я вам и звонил.

– Вы не имели никакого права их тратить! – закричал вне себя от ярости Куин. – Эти деньги принадлежат мне!

– Я их не тратил. Чек оказался недействительным.

– Я вам не верю.

– Можете, если хотите, прийти и прочесть письмо из банка. Вот оно, лежит на моем письменном столе. Чек не приняли к оплате.

– Чушь.

– Уверяю вас. Впрочем, сейчас это уже значения не имеет, не правда ли?

– С чего вы взяли? Мне нужны деньги, чтобы продолжать слежку.

– О какой слежке вы говорите? Все кончилось.

– Не понял.

– Дело Стилмена.

– Что значит «кончилось»? Я продолжаю его вести.

– Это невозможно.

– Почему это невозможно?! Говорите как есть!

– Неужели вы ничего не знаете?! Где же вы были? Вы что, газет не читаете?

– Газет? Нет у меня времени читать газеты.

Остер ничего не ответил, и на какую-то долю секунды Куину показалось, что никакого разговора не было, что он уснул в телефонной будке.

– Стилмен бросился с Бруклинского моста, – вновь заговорила трубка. – Он покончил с собой два с половиной месяца назад.

– Вы лжете.

– Об этом писали все газеты. Можете проверить, если хотите.

Куин промолчал.

– Это был тот самый Стилмен, – продолжал Остер. – В прошлом профессор Колумбийского университета. Говорят, он умер в воздухе, до того, как ударился об воду.

– А Питер? Что с Питером?

– Чего не знаю, того не знаю.

– А кто-нибудь знает?

– Этого я вам сказать не могу. О судьбе Питера вам придется узнавать самому.

– Да, вы правы, – отозвался Куин и, даже не попрощавшись, повесил трубку. Извлек из кармана еще один десятицентовик и набрал номер Вирджинии Стилмен. Его он уже давно выучил наизусть.

Хорошо поставленный голос без модуляций повторил набранный им номер и два раза подряд объявил, что этот номер отключен, после чего в трубке наступила мертвая тишина.

Куин не знал, что и думать. В первые минуты он не испытал вообще никаких чувств, как будто ничего не произошло – ни раньше, ни теперь. Он решил хотя бы на время обо всем забыть. «Когда-нибудь потом, но не теперь». Теперь же хотелось одного – поскорей попасть домой. Войти к себе в квартиру, сбросить одежду и сесть в горячую ванну. Потом – полистать свежие журналы, послушать пластинки, прибрать комнату. И только потом – задуматься над тем, что же произошло.

Куин пошел назад на 107-ю стрит. Ключи от дома все это время так и пролежали у него в кармане, и, отпирая дверь с улицы, подымаясь к себе на третий этаж, он чувствовал себя почти что счастливым человеком. Но стоило ему войти в квартиру, как счастье кончилось.

Внутри все изменилось до неузнаваемости. Настолько, что у Куина даже мелькнула мысль, а не попал ли он по ошибке в чужую квартиру. Он вышел на лестничную клетку и проверил номер на входной двери. Нет, ошибки не было, это его квартира, он открыл ее своим ключом. Он вошел в гостиную и осмотрелся. Мебель переставлена. Там, где раньше находился стол, теперь стоял стул. Там, где раньше был диван, теперь стоял стол. На стене висели другие картины, на полу лежал другой ковер. А где его письменный стол? Куин поискал стол глазами, но не нашел. Присмотрелся к мебели и обнаружил, что мебель эта чужая. Его вещей в комнате не было – ни письменного стола, ни книг, ни детских рисунков покойного сына. Из гостиной Куин перешел в спальню. Его кровати не было, комода не было тоже. Он открыл верхний ящик чужого комода. Женское белье: трусики, лифчики, комбинации. В следующем ящике лежали блузки и свитера. Другие ящики Куин выдвигать не стал. На столике у кровати стояла фотография какого-то мордастого блондина. На другой фотографии этот же мордастый блондин, широко улыбаясь, обнимал довольно невзрачную девицу. Она улыбалась тоже. У них за спиной на фоне ярко-синего зимнего неба возвышалась покрытая снегом гора, по которой подымался мужчина с лыжами на плече.

Куин вернулся в гостиную и сел на стул. В пепельнице лежала недокуренная сигарета со следами помады на фильтре. Он взял сигарету из пепельницы и выкурил ее. Затем пошел на кухню, открыл холодильник и обнаружил там пакет апельсинового сока и батон. Выпил сока, съел три куска хлеба, затем пошел в гостиную и вновь опустился на стул. Минут через пятнадцать он услышал шаги по лестнице, в замке повернулся ключ, и в квартиру, в белом халате медсестры, с пакетом в руке, вошла девица – та самая, с фотографии. Увидев Куина, она уронила пакет и закричала. Или сначала закричала, а потом уронила пакет. Ударившись об пол, пакет лопнул по шву, и из него на ковер, образуя белую дорожку, хлынула струя молока.

Куин встал и поднял руку, давая понять, что девице ничего не грозит. Пусть не волнуется, он ее не обидит, ему хотелось бы только знать, почему она живет в его квартире. Он достал из кармана ключ и подбросил его на ладони, тем самым словно подтверждая свои добрые намерения. В конце концов девица немного успокоилась, однако для этого Куину пришлось как следует потрудиться.