Книга Нью-йоркская трилогия, страница 74 – Пол Остер

– Ты еще здесь?

– Да.

– Извини. Не слишком удачное начало.

– Имей в виду, я пришел только потому, что ты меня об этом попросил.

– Да, и я благодарен тебе за это.

– Может, объяснишь, зачем ты меня позвал?

– После. Есть еще темы.

– Например?

– Разные события.

– Я тебя слушаю.

– Ты пойми, я не хочу, чтобы ты меня ненавидел.

– Сейчас этого нет. Было время, когда я тебя действительно ненавидел, но потом это прошло.

– Сегодня мой последний день, и я должен был услышать это от тебя лично.

– Ты все это время жил здесь?

– Последние года два.

– А до того?

– В разных местах. За мной охотился этот человек, приходилось часто переезжать. Против своей воли я стал заядлым путешественником, хотя предпочел бы тихо ждать, пока истечет мое время.

– «Этот человек» – Квинн?

– Да. Сыщик.

– Он тебя настиг?

– Дважды. Сначала в Нью-Йорке, потом на юге.

– Почему же он солгал нам?

– Испугался. Я дал ему понять, что его ждет, если он проговорится.

– Мне так и не удалось его разыскать, он бесследно исчез.

– Это не имеет значения.

– Как тебе удалось от него избавиться?

– Я развернул ситуацию на сто восемьдесят градусов. Я сделался его тенью. После Нью-Йорка, когда я просочился у него сквозь пальцы, это превратилось для меня в игру. Я его заманивал, подбрасывал разные улики, наводил на след. А в решающий момент он попадал в расставленную ловушку.

– Умно.

– Скорее глупо, но у меня не было выбора. В противном случае меня бы притащили назад на аркане, а потом обращались бы, как с помешанным. Я себя презирал за эти дурацкие хитрости. В конце концов, он делал свое дело, и мне было его искренне жаль, а жалость, особенно собственная, вызывает у меня отвращение.

– Ну а дальше?

– Я боялся, что мои уловки однажды не сработают и меня сцапают, поэтому я бежал и бежал, даже когда в этом уже не было необходимости. Я провел в бегах целый год.

– Где же ты скрывался?

– Я же говорю, на юге. В теплых краях. Передвигался пешком, спал в парках, избегал людных мест. Ты себе не представляешь, какая это огромная страна. Два месяца я провел в пустыне. Одно время жил в шалаше по соседству с индейским племенем пуэбло. Совет старейшин разрешил мне поселиться на территории резервации.

– Сочиняешь.

– Я рассказываю свою историю, а верить или не верить – это уже твое дело. Думай что хочешь.

– Дальше.

– Однажды в штате Нью-Мексико я зашел в дорожную забегаловку. На стойке кто-то оставил газету. Так я узнал, что вышла моя книга.

– Ты был удивлен?

– Я бы употребил другое слово.

– Какое же?

– Раздосадован. Расстроен.

– Не понимаю.

– Я был раздосадован, потому что книга дрянь.

– Не автору судить о собственном творчестве.

– Дрянь, можешь мне поверить, как и все, что я написал.

– Отчего ж ты тогда ее не уничтожил?

– Я не мог от нее оторваться. Это, согласись, еще не делает ее хорошей. Ребенок не может оторваться от своих какашек, но это не повод устраивать над ними ритуальные пляски. Отправления организма – личное дело каждого.

– Тогда почему ты взял с Софи обещание показать мне твои рукописи?

– Чтобы ее ублажить. А то ты сам не знаешь! Это был невинный предлог, главной же целью было устроить ее личную жизнь.

– Тебе это удалось.

– Еще бы. Я ведь отправил ее не к первому встречному.

– Ну а рукописи?

– Я был уверен, что ты их выбросишь. Мне не могло прийти в голову, что кто-то воспримет их всерьез.

– Но книга вышла, и что же ты сделал?

– Вернулся в Нью-Йорк. Глупее не придумаешь. Я был выбит из равновесия и немного потерял голову. Эта книга заманила меня обратно, вернула на круги своя. Я уже не мог жить так, словно моих рукописей не существует.

– Я думал, что ты умер.

– А что тебе еще оставалось? Это только укрепило меня в мысли, что Квинн мне больше не помеха. Зато я столкнулся с худшей проблемой. Тогда-то я и написал тебе первое письмо.

– Ты поступил жестоко.

– Я был зол на тебя. Я хотел, чтобы ты страдал. Чтобы ты вместе со мной прошел через все круги ада. Я опустил письмо в почтовый ящик и тут же пожалел об этом.

– Но было уже поздно.

– Да. Поздно.

– И долго ты пробыл в Нью-Йорке?

– Не знаю. Месяцев шесть-восемь.

– На что же ты жил?

– Воровал.

– Ты не хочешь сказать мне правду?

– Я стараюсь, но не все можно рассказать.

– А чем еще ты там занимался?

– Наблюдал за тобой и твоей семьей. Недели три прожил под вашими окнами, ходил за тобой по пятам. Однажды мы столкнулись на улице нос к носу, но ты меня не узнал. Смотрел мне прямо в глаза – и не узнал.

– Ты это сейчас придумал.

– Я, наверно, сильно изменился.

– Нельзя измениться до неузнаваемости.

– Значит, можно. Считай, тебе повезло. Я был готов тебя убить. Во всяком случае, в голове роились кровожадные мысли.

– И что же тебя остановило?

– Я нашел в себе мужество уехать.

– Какое благородство!

– Я не оправдываюсь. Просто рассказываю, как это было.

– Ну и?

– Я снова вышел в море. У меня сохранилась карточка моряка, так что я без труда устроился на греческий сухогруз. Отвратное судно, жуткая команда – как раз то, что мне было нужно, я это заслужил. Индия, Япония – куда мы только не ходили, и за два года я ни разу не сошел на берег. Когда впереди показывался порт, я запирался в кабине. Я не хотел никого видеть, я был живой покойник.

– А в это время я готовился поведать миру историю твоей жизни.

– Ты взялся написать мою биографию?

– Представь себе.

– Это была бы большая ошибка.

– Можешь мне не говорить. Я сам к этому пришел, хоть и не сразу.

– Так вот, однажды мы бросили якорь в Бостоне, и я решил сойти на берег. За два года я скопил кучу денег – хватило бы не на один дом. С тех пор я здесь.